Изабелла почти сразу заговорила о том, что занимало ее мысли.

– Я хочу задать вам один вопрос. Это касается лорда Уорбертона.

– Думаю, я угадал ваш вопрос, – ответил Ральф; он полулежал в кресле, и его худые ноги казались еще длиннее, чем обычно.

– Очень может быть. В таком случае ответьте мне на него.

– Я ведь не сказал, что могу на него ответить.

– Вы такие с ним близкие друзья, – сказала она, – и сейчас он все время у вас на глазах.

– Вы правы. Но не забывайте, что ему приходится скрывать свои чувства.

– Зачем ему их скрывать? Это на него не похоже.

– Но вы должны помнить, что здесь примешиваются особые обстоятельства, – сказал Ральф, и видно было по его лицу, что про себя он посмеивается.

– До какой-то степени – да. Ну а все-таки, как вы думаете, он в самом деле влюблен?

– Думаю, даже очень. Что-что, а это я разглядеть могу.

– Вот как! – сказала суховатым тоном Изабелла.

Ральф обратил к ней взгляд, по-прежнему чуть насмешливый, но с оттенком недоумения.

– Вы сказали это так, будто вы разочарованы.

Изабелла поднялась и с задумчивым видом стала разглаживать перчатки.

– Ну, в общем-то, меня это не касается.

– Вот уж поистине философское отношение, – сказал ее кузен и через секунду спросил: – Могу я все же полюбопытствовать, о чем идет речь?

Изабелла удивленно на него посмотрела.

– Я думала, вы знаете. Лорд Уорбертон сказал мне, что хочет жениться, вообразите себе, на Пэнси. Да я уже говорила вам об этом и не услышала в ответ ни слова. Быть может, сегодня вам угодно будет как-то на это отозваться. Вы, правда, верите, что он в нее влюблен?

– В кого – в Пэнси? Нисколько! – воскликнул очень убежденно Ральф.

– Но вы только что сами утверждали, что он влюблен.

Ральф помолчал.

– Он влюблен в вас, миссис Озмонд.

Изабелла покачала головой без тени улыбки.

– Ну согласитесь, это просто глупо.

– Конечно, глупо. Глупо со стороны Уорбертона, я тут ни при чем.

– До чего же это некстати, – обронила она, полагая, что держится, как тонкий политик.

– Должен, между прочим, добавить, – сказал Ральф, – что в разговоре со мной он это решительно отрицал.

– Как мило, что вы ведете между собой подобные разговоры! Ну а сказал он вам при этом, что влюблен в Пэнси?

– Он говорил о ней очень тепло, очень одобрительно. И, естественно, выразил надежду, что в Локли ей будет хорошо.

– Он в самом деле так думает?

– Ну, что Уорбертон думает в самом деле… – и Ральф развел руками.

Изабелла снова принялась разглаживать перчатки – длинные, просторные, они предоставляли ей обширное поле деятельности. Вскоре, однако, она подняла глаза.

– Ах, Ральф, вы ничем не хотите мне помочь! – воскликнула она горячо, порывисто.

Изабелла впервые признала, что нуждается в помощи, и кузен ее был потрясен страстностью этого признания. У него вырвался негромкий возглас – облегчения, жалости, нежности. Ему показалось, что разделявшая их пропасть исчезла, оттого он в следующее мгновение воскликнул:

– Как же вы, должно быть, несчастны!

Ральф не успел договорить, а Изабелла уже опомнилась и, овладев собой, сочла за благо притвориться, будто не слышала его слов.

– До чего глупо с моей стороны просить вас о помощи, – проговорила она с поспешной улыбкой, – Недоставало еще, чтобы я докучала вам своими мелкими домашними затруднениями! В сущности все обстоит очень просто. Придется лорду Уорбертону действовать самостоятельно. Он не должен на меня рассчитывать.

– Думаю, ему это удастся без труда.

– Не скажите, – возразила Изабелла, – ему не всегда все удавалось.

– Вы правы. Но вы же знаете, как меня всегда это удивляло. А мисс Озмонд тоже способна нас удивить?

– Скорее это следует ожидать от него. Я почему-то думаю, что он так ничего и не предпримет.

– Он никогда не позволит себе поступить непорядочно.

– Я в этом ни секунды не сомневаюсь. Но с его стороны будет в высшей степени порядочно оставить бедную девочку в покое. Пэнси любит другого, и разве не жестоко подкупать ее блестящими предложениями, чтобы она от него отказалась?

– Жестоко по отношению к другому, к тому, кого она любит, не спорю, но лорд Уорбертон не обязан с этим считаться.

– Нет, жестоко по отношению к ней, – сказала Изабелла. – Она будет очень несчастна, если покорится и откажет бедному мистеру Розьеру. Вам, я вижу, все это смешно, но вы ведь не влюблены в него. В глазах Пэнси он обладает тем несомненным достоинством, что влюблен в нее, а ей совершенно ясно, что лорд Уорбертон в нее не влюблен.

– Он будет очень добр к ней.

– Он и сейчас очень добр к ней. К счастью, однако, он ничем не смутил ее покоя. Он мог бы завтра прийти и проститься с ней, не нарушив притом приличий.

– А как это понравится вашему мужу?

– Совсем не понравится, и он будет по-своему прав. Но он должен сам заботиться о своих интересах.

– Не поручил ли он этого вам? – рискнул спросить Ральф.

– Так как мы с лордом Уорбертоном давние друзья, во всяком случае более давние, чем они с Гилбертом, то, зная о его намерениях, я, разумеется, не осталась безучастна.

– То есть приняли участие в том, чтобы он от них отказался, вы это имеете в виду?

Изабелла, слегка нахмурившись, помолчала.

– Следует ли понимать вас так, что вы ему сочувствуете?

– Ничуть. Я от души рад, что он не женится на вашей падчерице. Это связало бы его с вами по меньшей мере странными отношениями, – сказал, улыбаясь, Ральф. – Но меня беспокоит, как бы ваш муж не счел, что вы недостаточно его на это подталкивали.

Изабелла нашла в себе силы улыбнуться.

– Мой муж достаточно хорошо меня знает и ничего подобного от меня не ждет. Я полагаю, он и сам не склонен никого подталкивать. Нет, я не боюсь, что не смогу перед ним оправдаться, – сказала она легким тоном.

На мгновение она сбросила маску, но тут же к великому разочарованию Ральфа надела ее снова. Перед ним промелькнуло настоящее лице Изабеллы, и ему страстно хотелось заглянуть в него. Он был буквально одержим желанием услышать, как она жалуется на своего мужа, услышать из ее собственных уст, что за отступничество лорда Уорбертона предстоит держать ответ ей. Ральф не сомневался, что все обстоит именно так, и шестым чувством угадывал, в какой форме проявится в этом случае недовольство Озмонда. В форме самой мелкой, самой жестокой. Ему хотелось бы предостеречь Изабеллу или хотя бы дать ей понять, как верно он все предугадывает – как много знает. И неважно, что сама она знает все еще лучше, – он ведь не столько ради нее, сколько ради собственного удовлетворения рвется показать ей свою проницательность. Он снова и снова пытался заставить ее предать Озмонда, и пусть он называл себя при этом бесчувственным, жестоким, чуть ли даже не подлым, все это тоже было неважно, коль скоро его попытки ни к чему не привели. Тогда чего ради она пришла к нему, зачем поманила его возможностью нарушить их молчаливый уговор? Зачем просит у него совета, если лишает его права ответить? Разве могут они говорить о ее «мелких домашних затруднениях», как она, словно в насмешку, изволила выразиться, когда нельзя упомянуть главную их причину? Эти противоречия уже сами по себе выдавали смятение Изабеллы; нет, единственное, что он должен принимать в расчет, – это ее прозвучавший только что крик о помощи.