Педагог сегодня – это не тот, кто знает! Это тот, кто все время узнает! Который не знает детей, ибо их знать нельзя, а все время изучает их. В них крайне важно прошлое и настоящее, которое они в себе содержат. Но еще важнее будущее, которое может только угадываться, проецироваться на основе обучения. Ибо в детях каждый раз не то, в чем они похожи на прежних, самое главное, существенное и решающее как раз то, что их отличает от прежних. Это все равно что разговаривать с живым человеком, где необходим диалог. У нас преподавание ведется в форме монолога. Педагоги, «знающие детей», – это как раз те, которые привыкли все время наблюдать их. У многих педагогов «знание» детей накапливается, как раздражение против них, вплоть до ненависти. Раздражение – это очень плохо, ненависть – недопустимо, но это вариант знания детей сегодня.

Сегодня школьник (и студент) – это особая загадка, она все время имеет характер бумеранга: возвращает взрослому миру из того, что он дает на самом деле (ложь – в том смысле ложь, правда-правда, детское восприятие совершает коррекцию не только на непонимании, но и на реальность – это часто непредсказуемые результаты. Возникновение у нас маленьких нацистов – нечто такое непонятное для всех, кто помнит войну, что крайне нуждается в анализе и расшифровке).

Не надо плакать по капитализму, нельзя, создавая общество справедливости и человечности, мечтать жить не хуже, чем живут в мире несправедливости и бесчеловечности.

Прочитал пьесу Майи из Ленинграда – задумка (т. е. это факт ее биографии) очень интересна: образцовый класс оказывается супердерьмом!

Ах, как было бы хорошо, если бы они ее затравили, оклеветали, вышибли из школы с подмоченной репутацией. А сделав это, каждый бы в душе посочувствовал. Чем не «Чучело-2»? Может, показать Володе Железникову?

Но это только материал. Материал был, материалом остался. Но девка наглая и ничего не понимает.

Звонил Костя Лопушанский, возмущался моими разговорами с Госкино. Я просил Лену позвонить ему, чтобы он набрал мой номер.

Я очень хочу ему сказать, что буду подавать дело в суд[194], ибо позиция группы предательская, объем работы был большим, и это надо признать. Обещал ты, вся группа, директор объединения, сказали, что повезли утверждать новые сцены. На самом деле в Госкино сообщено, что «Ленфильм» против оплаты и не представляет к оплате никаких документов. Это было после того, как только что приехала ко мне Наташа и сообщила, что все документы на «Ленфильме» оформлены и сданы в Госкино. Пусть Костя согласится, что я и высказал пока рядовому работнику Госкино, но выскажу и на суде, и руководству Госкино. Мне обман надоел. Я написал Ермашу письмо, что категорически возражаю, чтобы кто-либо меня переозвучивал. Ермаш принял мою просьбу и дал команду согласовать со мной сроки. Сроки со мной согласовали. Так что приглашение Гердта на мое переозвучивание меня удивило. Тем более что вы об этом мне не сообщили. Я был очень расстроен.

22.02.86 г

Расстройства продолжаются: «Советская культура» без моего разрешения напечатала о «сказке» – выступление на секретариате. Получилось, что в ряду других я самый мелкий, и получилось, что я все-таки вмешался в эту свару своим тявканьем. Вчера из-за этого чуть второй инфаркт не схватил.

23.02.86 г

Аверин теперь в «Советской России» ответственный секретарь. Я созвонился с ним и договорился, что дам статью в один из дней съезда (после политического доклада) – нужно ли это?

Осталось три дня пребывания в этой клинике. Сегодня начал иглоукалывание, большое желание курить, а курить необходимо бросить. 17-го – в Подлипки. Созвонился – обещали отдельную палату. Написать статью за день, за два немыслимо. От Сизова звонка не было, от Хохлова, директора «Ленфильма», тоже. Написал Лене доверенности, заявление Хохлову, доверенность Лене на иск по отношению к «Ленфильму».

Кроме того, надо дать все данные для искового заявления для адвоката и раскрыть перед ним все возможности разоблачения группы.

Но статью все-таки написать хочется, на очень высоком гражданском пафосе, на глубоком анализе. Может быть, повторить название Вахтангова: «С художника спросится».

27.02.86 г

Переехал в Подлипки. Началась реабилитация. Одна из главных задач – похудеть. Вешу сейчас 84 кг. Лечение только разворачивается.

01.03.86 г

Вот и весна. Солнышко, мороз. Ручные белки и синицы. Состояние пока размагниченное. Ничего не могу ни писать, ни думать. Хочу спать, но ежесекундно чувствую пузо, и нет большего желания, чем его сбросить.

17.03.86 г

19-го уезжаю в санаторий им. Горького, под Москву. Самочувствие гораздо лучше. Но судя по почерку – я в состоянии отупения. Что делать, просто не знаю.

23.03.86 г

Я тут пятый день. Тут хорошо. Но записывать ничего не хочется. Тоскую. Очень душит, когда хожу. Надо лечиться. Надо сбрасывать вес. По-моему, я его не сбрасываю. В понедельник взвешусь, было 83,6. Неужели ни капельки не сбросил?

24.03.86 г. Понедельник

Тут хорошо. На 180–200 больных – 380 сотрудников обслуживания (1,5–2 чел. на 1 больного). Конечно, в таких условиях можно добиться прекрасного отношения персонала к больным. Хотя чувствуется, что персонал напряжен и ждет от больного подвоха.

Вчера была Лена. Когда ее долго не вижу, мне кажется, что мы отчуждаемся, уходим друг от друга. Это очень неприятное чувство[195].

Но отдыхаю я душой и телом. Меня пока при ходьбе и вставании все-таки душит. И худею я (если худею) что-то очень медленно.

Замечательная телепередача[196]. Дивный разговор с замминистра, перед которым Щетинин[197] стоял, прижимая руки к груди, и просил понять, просил, просил, просил… Академия педнаук вообще не пришла…

Как жаль, что я болен! Я бы очень хотел участвовать в этом разговоре, и если будет конференция, я подготовлюсь и выступлю.

В меня входит победность, я хожу, выполняя режим: 1500 м, 2000 м, 2500 м, 3000 м, 3500 м. С каждым шагом приходит бодрость, ощущение своего тела, уходит старость, и снова о ней думается весело, ибо ее нет. Нет старости! (Или это только пока так?) Надо ходить. Я хочу продлить пребывание в санатории еще на 10 дней (до 23-го). Тогда в начале апреля я смогу озвучиться, надо договориться с Жаворонковым и Сизовым и поставить студию перед фактом телеграммой Жаворонкова или Госкино.

Они привезут картину, я ее тут посмотрю и в 4-м ателье, мы ее запишем прямо частями, м.б., это 5-е и