К съезду

На встрече с кинематографистами М.С. Горбачев сказал: «Вы думаете, поговорят и все останется как прежде? Нет, так не будет». Это очень страшно, если мы поговорим и все останется как прежде. Но это вовсе не означает спешки и торопливости, менять надо с целью, реалистично и всерьез. Смена наших усилий в кинематографе – это смена ориентаций. Ориентаций на проблемы детские: «Что есть хорошо, а что есть плохо?», «Кто есть хорошо, а кто есть плохо?» И тут надо действительно подходить дифференцированно.

Выступление на съезде должно иметь ясную экономическую, идейную и результативно художественную программу. Должно стать ясно, что нужны большая работа, воспитание новых кадров, что старое руководство этого не потянет!

16.04.86 г

После разгрузочного дня ушло 700 г. Вес – 79,9 кг (80 кг – рубеж перейден!). Даст бог, сегодня еще 700–800 г. А потом еще пару дней, чтобы прийти к 77–78 кг. Дело это длительное, если этим не заниматься несколько лет, снова разнесет. И тогда с организмом уже не справиться.

Обсуждение «Чучела» прошло, как всегда, с теми же двумя точками зрения. Как важно выпустить книгу и сделать ее бестселлером. (И по ТВ, и по радио и т. д.) При этом добиться у Ненашева хорошего тиража. Выпустить бы ее до сентября! Но это, наверное, уже невозможно.

Осталось восемь дней! Сегодня хоккей и хороший футбол, «Киев» с «Дуклой» в Праге. Надо почитать письма Цветаевой – не эстрадная ли это вещь? (Монологи о любви[206].)

Приглашают в Италию с «Чучелом» – июль. (Позволят ли врачи? Можно ли мне летать? И когда это будет возможно?)

19.04.86 г. Суббота

Апрель пришел в средине месяца,

А то такая шла погода,

Что можно было и повеситься

Или запить на четверть года!

Сегодня солнышко апрельское

В мое окно – ударом с неба,

Сегодня эта местность сельская

Запахла листьями и хлебом.

И ждать тебя сегодня весело

И день прекрасен без прикрас,

Весна на солнышко повесила

Меня, как свалянный матрас.

Хорошая статья в «Лит. газете» у Эмиля Лотяну об экспериментальном объединении. Очень точно выбрал тему. Очень понимает, что к чему. Я все думаю о выступлении на съезде, когда, м.б., стоит выступить с конкретной статьей.

Позвонили от Ю. Карасика – он сподобился ставить «На дне» Горького. С барского плеча пожаловал он мне попробоваться на Костылева. Лука – Ульянов. (Даже сроки фильма перенесли.) Если я не Лука, то не знаю, что и думать, а если Лука – Ульянов, то я не знаю, что думать вовсе. Солнечный режиссер – Юлий Карасик! Вот уж действительно «солнцем» полна голова. (Надо ему сказать, чтобы он поставил «Дети солнца»!)

Помню, на премьере «Чайки» Карасика я пригласил на роль генерала в «Телеграмму» Сергея Плотникова. Старик нервно сказал: «Не могу… У меня творческая травма» (он кого-то играл у Ю. Карасика)…

Интервью Никулина Ю.В. в «Советской культуре». Ему задают вопрос о трех режиссерах: Л. Гайдае, А. Германе и Р. Быкове – он о Быкове почему-то не говорит.

(Интересно, он гранки просматривал?)

Что-то мелькнуло в телеэкране, но я увидел себя в роли – это был Гольдин с животом, вобравшим голову в плечи (наверное, с рожками), с усами, бородой, как у моего Шишка из «Деревни Утки». И очаровательно в нем было то, что он был очаровательно безобразен…

20.04.86 г. Воскресенье

Через три дня – домой. Возвращение. Надо продумать все, что предстоит сделать. Надо найти два часа в день на ходьбу, на зарядку. Это, очевидно, очень трудно. Сегодня снова прошел 5 км. Ходить хорошо, приятно. Но новизна прошла. Толчок к ходьбе требует усилия воли.

21.04.86 г. Понедельник

Осталось три дня в этом санатории. Лена уже хлопочет о следующем. А я хочу немного побыть дома. Хочется многое привести в порядок.

Герой фильма «Мама, война!» – генеральный конструктор – конструировал межпланетные станции (очень похож на меня). «Я за то, – как сказал он, – я за синицу в руках, но и о журавле в небе нельзя забывать».

21.04.86 г

Если бы подсчитать все убытки, которые принесло слово «нельзя», когда на самом деле «можно», когда на самом деле нужно, то тут можно было бы оперировать в данных астрономии и космоса.

К «Соблазнителю»

В учреждении нашему жениху стало совсем плохо. Учреждение, если кто знает, это такой «колидор» с дверями по обе стороны, и живут там такие люди, которые называются «люди занятые». Они ему прямо так и сказали:

– Мы заняты, понимаете, товарищ, мы заняты.

– Так ведь я… – хотел было он сказать, что он тоже по важному делу, но его прервали.

– Товарищ, у нас инвентаризация…

– Так ведь мне только, – хотел было сказать он, имея в виду, что ему только в справочный отдел.

– Товарищ, у нас конец квартала.

– Так ведь у меня, – сказал он, имея в виду, что дело безотлагательное.

– Товарищ! – прервали его. – Будьте скромнее!

И все заговорили разом:

– У нас инвентаризация, у нас конец квартала, у нас ускорение, и времени уже на посетителей не остается.

– Товарищ! Вы газеты читаете? Нет? Почитайте! Что вы тут бродите? Почему вы не на своем рабочем месте?

И такое началось! Часа четыре занятые люди объясняли ему, как они заняты, по дружбе объясняли и строго, громко, и совсем на ухо, по секрету, и совершенно открыто, чтобы все слышали.

Старушка объясняет ему, пересказывая все, что они говорили, но уже вскрывая подоплеку. Она ему переводит с ихнего языка на нашенский…

– Тут игра одна: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак… Раньше назывались бюрократы, теперь ускорители, они все ускоряют до такой скорости, чтобы было в результате помедленней. Вот бумаги пишутся гораздо быстрей! И их больше стало. Пока еще с бюрократизмом не боролись, то еще сносно было, а как стали бороться с бюрократией, то бумаги и вовсе стало не хватать, потому что на каждое письмо еще приписочка, на каждую приписочку объяснение, на каждое объяснение строгий приказ, а на строгий приказ уже разъяснение – и везде об одном, чтобы, не дай Бог, бюрократии не разводить, разных препонов и рогаток не ставить, чтобы во всем была личная ответственность и чтобы ни на кого ее не перекладывать. А как не станешь ни на кого перекладывать, сразу в дураки попадешь, в виноватые,