фотограммами – тоже способ уклониться от изучения фильмического объекта[966]. Откуда берется это нежелание говорить о кино, при том что поход в кино для Барта – практика, связанная с удовольствием, которую при иных обстоятельствах он очень ценит? Ответ дает автопортрет, в котором даются два возражения: против полноты образа (отрывок «Полнота образа в кино») и против неопределенности. Законы репрезентации в кино редко оставляют место для фрагментарного, для хайку[967]. Барт пытается здесь высказать (как он признает, это плохо у него получается) то, что очень хорошо выразил Жан-Луи Шефер: кинообразы заставляют нас топтаться на месте, потому что они похожи на нас, потому что заставляют нас мгновенно становиться такими же реальными, как они: «Итак, неправда, что они заставляют нас размышлять (это исключение, для этого надо приложить усилия)»[968]. Оболочка, которую создает кино, возможно, и есть то, что Барт называет «полнотой», и, возможно, она ограничивает его ум, не дает ему свободно развернуться. Но хотя у него не получилось создать теорию этого вида искусства, он все равно продолжает ходить в кино.

Любить, любить

Размышления об удовольствии в «Удовольствии от текста», таким образом, – это утверждение субъекта, который больше не стремится к тому, чтобы его вкусы несли на себе печать научности или обобщения, в чем ему помогает комфорт (как мы увидим, относительный), предоставленный легитимацией. Хотя профессиональная жизнь Барта становится все более занятой из-за растущей преподавательской нагрузки (в Женеве в 1971–1973 годах, позднее в парижских филиалах нескольких американских университетов), в своей материальной жизни он не чурается ничего, что делало бы ее более удобной, радостной и приятной. Теперь он одевается не только в Old England, но покупает пальто у Hermès и рубашки у Lanvin. Кроме того, он начинает увлекаться ювелирными изделиями и полудрагоценными камнями. Регулярно меняет мебель и освещение в своей «комнате», обзаводится лучшими электрическими пишущими машинками Olivetti (при этом последняя из приобретенных кажется ему чересчур быстрой, и он дарит ее Антуану Компаньону). Не испытывая чувства вины из-за своих желаний, каковы бы они ни были, он часто возводит их удовлетворение в принцип. Отношение к деньгам у Барта осталось прежним: чем больше денег, тем больше их не хватает. Стесненные обстоятельства, в которых прошли молодые годы его жизни, остались далеко в прошлом: он приспосабливает свои вкусы и траты к тому, что имеет, живет на широкую ногу, проявляет щедрость к друзьям и при этом продолжает переживать и бояться, что денег не хватит. «Деньги способствуют счастью»[969], – вспоминает он в связи с Фурье. Тем не менее, когда ему удается обеспечить свою жизнь и жизнь своей семьи, он делает свое повседневное существование более легким, несмотря на груз обязательств, который компенсирует строго продуманным распорядком дня.

Эта легкость заметна и в том, с кем он встречается и куда ходит. После Марокко круг его друзей меняется. Барт начинает теснее общаться со студентами своего семинара, которых, в свою очередь, поражает сложившаяся вокруг него аура и то, насколько свободно он говорит обо всем. Начиная с 1972 года его самыми близкими друзьями, за исключением Андре Тешине, с которым он часто ходит в разные места по вечерам, становятся студенты. Эти группы могут до определенной степени смешиваться, но они разные: Барту не нравится «эпидемический» характер дружбы[970], ему нравится поддерживать разделенность разных пространств. «Друзья. Я всегда люблю быть один на один с другом, потому отношения других между собой могут меня ранить больше, чем отношения отдельного человека со мной»[971]. В 1972 году Барт через Анри Лефевра знакомится с одним из его студентов, Жаном-Луи Буттом: это знакомство станет одним из самых примечательных и длительных в эти годы. Основанные на зачарованности друг другом, эти отношения, которым нелегко дать определение на языке привычных чувств, – из тех, что называют необходимыми. Это, безусловно, любовные отношения, но такие, которые не зиждутся ни на страсти, ни на сексуальности, ни на ревности. Молодой человек с упорством ищет свой путь в литературе. Он пишет эссе с красивым названием «Разрушитель интенсивности», мучительное и темное, отрывки из которого он на раннем этапе дает читать Барту. Барт сошлется на него в своем курсе «Речь влюбленного» и будет хлопотать о том, чтобы оно было опубликовано в 1979 году в Seuil, несмотря на возражения некоторых редакторов. Ассистент профессора философии в Нантере, Жан-Луи Бутт в эти годы ищет свой голос среди множества языков эпохи: структурализм, психоанализ (особенно юнгианский[972]), поэтический авангард. Он очень красив, как видно на фотографиях семинара, особенно на той, что Барт включил в свой автопортрет (подпись: «…почти в дружеском кругу»): он так преображает сценку, что вспоминается Теренс Стэмп из «Теоремы» Пазолини. Барт ошеломлен этой красотой, вскоре он уже не может без нее жить. Он любит выходить с Буттом в свет, появляться с ним на публике. Жан-Луи Бутт часто бывает там же, где Барт. Он едет вместе с ним в Тунис в октябре 1975 года, в Нефту, Дворец Сахара, затем к Филиппу Реберолю в роскошную резиденцию французского посла в Ла Марсе. Он регулярно приезжает в Юрт, и Барт обсуждает с ним все, что пишет. Бутт часто выступает на его семинаре, делает странный доклад «Алмаз-молния» на коллоквиуме в Серизи. Он изумительный, странный, непроницаемый, неожиданный. Барт находит в нем что-то от Дезэссента, как показывает анекдот, приведенный в дневнике-картотеке: «Ж.-Л.: одной фразой в ресторане он деконструирует меню, шокировав официантов. Позавчера вечером у Прунье устрицы и гратен с устрицами, вчера в Balzar – желе с яйцом и устрицами, мороженое с кофе и кофе»[973]. Бутт публикует в Critique очень герметичную статью о книге «Ролан Барт о Ролане Барте»[974]. Марти так отзывался о нем: «Выступления Жана-Луи были непредсказуемы, это была та непредсказуемость, которую может себе позволить только мистическая робость, и Барт, как и все мы, был восхищен этими моментами чистой самоотверженности, когда, пускаясь на самые большие риски, он мог произвести своего рода радикальную поэтическую церемонию на краю пропасти»[975]. Через Жана-Луи Бутта Барт знакомится с Юсефом Баккушем, с которым у него складываются совершенно иные, но не менее важные отношения. Двое молодых людей вместе с другими живут в прекрасной квартире на улице Николя Уэля, рядом с вокзалом Аустерлиц, которая становится сценой для многих жарких дискуссий, часто затягивающихся допоздна. Там играют в игры, например в «правду», в murder party или в игру, придуманную Франсуа Флао, своеобразную