Ей показалось, что она снова сейчас услышала, как ее отец, открыв тетрадь, сказал: «Черт побери, да это, похоже, дневник, который вела моя бабушка Алиетта! На первой странице написано ее имя. Странно, что его еще не сожгли. Прошло ведь уже так много времени!»

Произнеся эти слова, Жослин закрыл шкатулку и затем куда-то спрятал и ее, и письмо. «Я попросила папу отдать мне эту тетрадь, но он сказал, что у меня есть и более полезные занятия, чем читать этот дневник, и что я должна учиться. Это произошло накануне моего отъезда в школу-интернат. Затем я об этом забыла – напрочь забыла. А вот вчера вечером имя “Алиетта” вдруг прозвучало в моем мозгу очень громко – да, очень-очень громко, – и я снова увидела ту шкатулку и ту тетрадь в темно-зеленой обложке», – подумала Киона.

– Киона, – позвал Констан, – иди скорее сюда! Я нашел коробку, в которой полно шариков.

– Это шарики Луи. Он их коллекционирует. Знаешь, он дарил мне агаты, когда нам было столько же лет, сколько сейчас тебе. Я их хранила и относилась к ним очень бережно. В те времена мы не часто бывали вместе. Вечером, когда я уже лежала в постели, я держала шарики зажатыми в своем кулачке, и это меня утешало.

– Это было тогда, когда твоя мама умерла? – спросила Адель тихим и грустным голосом.

– Нет, насколько я помню, раньше.

– Почему же тебе было нужно саму себя утешать?

– Потому что мне часто становилось грустно. Мой брат ушел в армию, а у моей сестры умер ее ребенок-младенец, и поэтому мне хотелось тогда быть рядом с Луи. Иногда я навещала его в своей специфической манере, потому что и он тоже по мне скучал.

– В твоей специфической манере? – удивленно переспросила девочка.

– Да, – закивал Констан. – Киона может находиться с нами на чердаке и видеть при этом моих сестер и твоего отца, которые плывут на пароходе. Это будто волшебство.

Адель посмотрела на Киону широко раскрытыми от удивления глазами.

– Я так делаю не часто, потому что это занятие меня сильно утомляет, – сказала Киона. – В детстве это не требовало от меня почти никаких усилий. Теперь же, когда я выросла, делать это стало уже не так легко. Мне приходится переносить различные недомогания.

– А вообще-то это здорово! Если папа увезет нас в Германию, ты сможешь нас так навещать, – обрадовалась Адель.

– Конечно же, я попытаюсь.

Киона, вдруг почувствовав что-то вроде досады, стала складывать декорации в углу чердака. Она предпочла бы, чтобы эти малыши ничего не знали о ее необыкновенном природном даре, но получилось так, что Констан, сам того не желая, слышал очень многие разговоры взрослых, потому что те не всегда обращали внимание на то, что он вертится поблизости и слышит все, что они говорят.

– Когда вы пойдете в школу, вам не следует рассказывать об этом волшебстве своим товарищам, – сказала Киона детям. – А иначе они станут считать вас лгунишками.

– Но почему? Мы ведь будем говорить правду! – воскликнул Констан с таким видом, как будто уже что-то замышлял.

– Потому что это нечто необычное, ненормальное, и тебе никто не поверит. Но давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ты, кстати, можешь поиграть с этими шариками. А ты, Адель, открой-ка вот этот чемодан. В нем лежит одежда, которую моя мама – Тала – и бабушка Одина сшили для меня, когда я была маленькой.

Обнаружив в чемодане туники из оленьей кожи, украшенные бахромой, бирюзой и жемчужинами, Адель радостно вскрикнула. Затем она схватила маленький браслет, представляющий собой два скрепленных друг с другом тончайших золотых кольца.

– Какой он красивый, Киона!

– Я тебе его дарю. Он как раз подходит тебе по размеру. Мама подарила мне его, когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе. Мне это украшение очень нравится.

– Спасибо, ты очень добрая! – воскликнула девочка, бросаясь Кионе на шею. – Мне хотелось бы, чтобы ты всегда обо мне заботилась.

– Я буду заботиться о тебе столько времени, сколько у меня будет возможность.

– Скажи, а можно мне переодеться в индианку? Тут есть и мокасины с красными жемчужинами.

– Делай, что хочешь. А мне нужно найти шкатулку из темного дерева с красными, зелеными и позолоченными деревянными пластинками.

Киона ходила между ящиками и чемоданами, поочередно роясь в них, но не находя того, что ей было нужно. Ей немного действовало на нервы то, что здесь, на чердаке, было очень жарко. Наконец она, так и не найдя шкатулку, села на пол и, закрыв глаза, попыталась при помощи своего дара ясновидения определить, где находятся нужные ей шкатулка и тетрадь. Но у нее ничего не получилось. Тогда она машинально прикоснулась к своей груди.

«Медальон Алиетты! Я уже не ношу ни его, ни мои амулеты».

Она вскочила на ноги.

– Дети, никуда отсюда не уходите и не балуйтесь. Я вернусь через пару минут.

Она по крайней мере знала, где находится ожерелье, которое подарил ей Жослин в качестве талисмана, якобы предотвращающего спонтанные проявления ее сверхъестественных способностей. Она поспешно достала его из ящика своего комода, надела себе на шею и поцеловала медальон, когда-то принадлежавший ее прабабушке.

«Алиетта, если ты не возражаешь против того, чтобы я прочла твой дневник, помоги мне его найти. Я не могу спрашивать у своего отца, куда он его спрятал, потому что он на меня сердится. Он хочет, чтобы я поставила крест на своем природном даре».

После такого мысленного обращения к своей прабабушке Киона постаралась сосредоточиться на своих ощущениях. Ей очень хотелось получить послание из потустороннего мира. «Если мне, как утверждает Людвиг, нужен наставник, то у меня имеются два варианта: либо Алиетта, либо Наку, мой прадедушка, могущественный шаман».

Едва она сформулировала эту мысль, как у нее началось необычайно сильное недомогание. Ей стало очень холодно, в ушах загудело, голова закружилась… Она уже едва могла стоять на ногах. Вытянув руки вперед, она уперлась ими в спинку кресла, в котором читала по вечерам, и медленно села в это кресло. Ее сердце колотилось так сильно, что она даже застонала. В тот же самый миг на фоне странного мрака, в который она погрузилась, появилась очень красивая молодая женщина с длинными рыжеватыми волосами и янтарными глазами. Эта женщина посмотрела на Киону с насмешливой улыбкой. Она была одета в коричневую юбку и простенькую коричневую кофту, а за ней виднелся зеленый пейзаж, состоящий из живых изгородей и маленьких каналов с почти стоячей водой, поверхность которой была покрыта растительностью.

«Зачем искать там, где не следует этого делать? – раздался голос со специфическим акцентом, который, впрочем, был похож на квебекский. – Почему ты боишься быть такой, какая ты есть?»

Перед взором Кионы – оторопевшей и дрожащей – снова появилась обстановка ее комнаты. Она не знала, сколько времени длилось это видение. Почувствовав ошеломление, но при этом не забыв про оставленных ею на чердаке детей, она поспешно забралась на чердак, где двое «папузов»[31] с нетерпением ждали ее возвращения. Констан, следуя примеру Адели, нацепил на себя одну из туник с бахромой и штаны, которые когда-то в детстве носила Киона, и теперь торжественно ходил туда-сюда, засунув карандаш в рот и тем самым изображая, что он курит трубку – так, как ее курит Одина.