Однажды, когда он собрался уходить, Марина провожающе выбралась из-за лотка и неожиданно спросила, широко расставив туго обтянутые спортивными штанами ножищи, словно для лучшей опоры, словно ее слова требовали дополнительной устойчивости, – ему показалось, она выше его:

– А ты женат?

Она верила в «нет», прознав про него какими-то своими незаметными обходными путями, и приготовилась что-то сказать следом, то, что готовила она (может быть, и ночами), то, что получило бы смысл, оправданное, законное, но Чухарев после позорной необъяснимой паузы с усмешкой выдавил:

– Да. Конечно, – хотел добавить про дочь, но Марина так жалко покачала головой: я поняла – и еще помедлила с неловкой сожалеющей гримасой, подсмотренной в американских фильмах.

Летом (мне кажется, июнь, июль) собрались – Чухарев нашел, делал вид «ничего особенного, я и не сомневался»:

– Все опрошенные по телефону Ххххххх отрицают родство. За триста пятьдесят долларов наши люди в МВД проверили свежую базу прописок, но уже по инициалам. И там засветилась Хххххх В.Х. – инициал отчества совпадает с нашим клиентом. Эта В. прописана по двум адресам: улица Малюгина, четырнадцать, и Фрунзенская набережная, тридцать пять дробь один. Оба телефона молчат.

– Отдыхает на даче! – подсказал Боря, наряженный в мотоциклетную куртку. Гольцман молчал: это еще не все.

– Я съездил в ДЭЗ управы «Хамовники» и купил выписку из домовой книги, что в доме на Фрунзенской прописаны Хххххх Виктория Хххххххххх, ее сын шести лет и мать Пирогова Нина Васильевна, между прочим, родом из Куйбышева, год рождения восьмой, умерла в девяностом. Фамилия, отчество Виктории совпадает. При такой редкой фамилии… Ясно, что это дочь, внук и теща нашего Ххххххх. Нам нужна дочь.

– Спаситель! Зачет! – веселился Боря. – Вот! А ты не хотел парня на работу брать! И еще что-то есть?

– Я зашел в РЭУ, Фрунзенская, двадцать шесть, там два начальника, общительные люди, любят деньги. Они проводили меня в подъезд, но квартира на звонок не ответила. Соседние две тоже. В почтовом ящике я оставил записку с просьбой связаться. Заодно вскрыл ящик и посмотрел, что там вообще есть. Кроме рекламных газет – квитанция за квартплату за июнь. В бухгалтерии РЭУ сообщили, что за квартиру не платят с апреля. Я думаю, надо отправить заказное письмо, чтобы почтальон время от времени звонил в квартиру. И через неделю выходит из отпуска техник-смотритель Елена Владимировна, зарядим ее, пусть опросит соседей: что за семья, где могут быть.

Я слушал и понимал, обмотанный сонной ватой, – подъезжаем к станции, можем потихоньку собираться, третье июня.

Присутствующие задвигались, Боря нарочито громко хвалил Чухарева:

– Заслужил – иди, отсыпайся. Ты, кстати, не обратил внимания, какая девушка внизу газетами торгует? Груди – как две твои нестриженые головы! Знаешь, прочел в газете: СПИД при половом контакте передается с вероятностью двадцать пять процентов, а гепатит В – сто!

С Чухарева каплями засочился пот, Алена прошептала: почему ты Чухареву не сказал – ему не следовало одному идти в квартиру, мало ли что он нашел адрес, ты обиделся? Ты плохо себя чувствуешь? Это от того, что ты не спишь…

Остался Боря.

– Давай купим мотоциклы и поедем в Симферополь с блондинками!

– Там сидит девочка в приемной – курьер из архива внешней политики, третий раз к нам приезжает. Света. Шестнадцать лет.

– Пусть зайдет.

Девочка села напротив: острые колени, блестящие черные туфельки на умеренном каблуке, крашеная белокурая челка, – из тех девушек, что носят на лице готово-плаксивое выражение.

– Это чулки? – передавленный, больной голос, я показал рукой: там.

Она, подумав, кивнула: да.

– Слабо показать?

Она еще подумала, закинула ногу на ногу, сгребла щепотью юбку и медленно махнула подолом – мелькнули черные кружева с завернувшимся липким краешком и белое округлое бедро.

– Ну, так быстро я ничего не увидел.

Глядя в дверь, она аккуратными складками подтащила юбку к поясу – на бедре открылась рыжая родинка с тыквенную семечку.

– Родинка.

– У меня много родинок.

– Можешь колени раздвинуть?

Она села пошире, показав клюв черных трусов. Я встал – ненавижу первые шаги, перемещения, перекладывания, раздевания, приседания, – присел у ее ног (легкие руки легли мне на затылок, слабо погрузившись в волосы), зацепил свободно отслоившиеся от живота трусы и заглянул: в самом низу, чуть подбритый, торчал кустик рыжеватых волос, из-под которых выворачивался мясистый лепесток; я поднялся, и она рывком вскочила и потянулась меня целовать суховатыми губами, я погладил согласно правилам маленький упругий зад, и после корявых танцевально-борцовских упражнений она оказалась на четвереньках, и мы опять повозились, переустанавливая приемные и выдающие части…

– Давно ты так?

– Как только в православном лицее нам объяснили, что любой грех можно замолить. – Девочка уже открыла дверь. – Пока!

Я трусливо посидел в кабинете – по конторе разносилось шуршащее старческое кваканье, разбавленное маразматическими паузами и мычаньем – телевизор? Что они смотрят? Иди, чего тебе бояться, вздохнул поглубже и распахнул дверь, словно в нее постучали и надо встретить. Двери, люди, лампы… Алена ждала меня, длиннючие, на хрен никому не нужные ноги, совершенно спокойное лицо – или делает вид, готовясь стать скучной как смерть в очередном прощанье: мне еще делать? еще стараться? Я спокоен: любимая, просто просил курьера следующий раз захватить – что? Фотографии. Мексиканские фотографии Уманского, мы проплатили их – Алена поманила меня в коридор и дальше на лестницу, я шел лениво, нехотя: я ничего тебе не должен и ничего не обещал, у меня много работы. Легко поцеловала меня – жив!

– Я забыла тебя предупредить. Сегодня у моего Сережки день рождения. Я уеду сейчас, ладно? А ты еще поработай, если хочешь, а то, наверное, устал, я постоянно над душой. Ты не обидишься? Без меня не ужинай, я приеду и тебя покормлю. Он позвал ребят в боулинг. Побуду с ним хоть немножко. Он и так скучает ужасно, – она вдруг зажмурилась и открыла уже заблестевшие глаза. – А еще день рождения. Мы всегда в этот день… Я подумала, не хотела говорить, но скажу: может быть, потом, не сейчас, пусть даже не скоро, совсем уже потом, может быть – я познакомлю вас? Я кивнул.

– Мне бы очень хотелось. Он у меня очень добрый и очень застенчивый мальчик, замкнутый. До смешного похож на тебя. И любит футбол. И ему сейчас очень непросто. Может быть, когда-нибудь, если у нас не будет много работы, он сможет у нас переночевать, – и она еще зажмурилась, и испугалась. – Что с тобой? Ты так молчишь… Ничего не случилось? Скажи: все в силе? Мы еще вместе? На небе и на земле? Мы одно? – и обняла меня рывком, как на военном вокзале, и мы замерли, превратившись в одно, – я потрогал ее лицо губами, и она побежала к лифту, оглянувшись счастливым, готовым еще поплакать лицом.