Только поэтому войско кубратов избежало немедленного разгрома. Видессийцы продолжали продвигаться вперед, добивая раненых и тех несчастных, чьи выбившиеся из сил лошади уже не могли нести своих всадников достаточно быстро. Время от времени арьергард кочевников пытался преградить дорогу наступавшим, но без особого успеха. Войска империи с легкостью преодолевали все заслоны на своем пути.

Маниакис с ненавистью поглядел на солнце, уже приготовившееся нырнуть за горизонт.

— Не пора ли разбить лагерь, величайший? — спросил кто-то из воинов.

— Нет, — ответил Автократор. — Мы двинемся дальше, несмотря на темноту. Нынче ночью кубратам будет не до отдыха. Они попытаются сделать все возможное, чтобы оторваться от нас. А мы не позволим им этого! Как не позволим им устроить нам ночную засаду. Мы вышлем вперед еще больше разведчиков и будем продвигаться медленнее, но не остановимся.

И они продолжали двигаться вперед, временами задремывая в седле, временами вступая в короткие ожесточенные схватки с почти невидимыми в темноте врагами. Когда конь Маниакиса ступил в воды небольшой речушки, Автократор даже обрадовался — холодная вода, захлестнувшая ноги, заставила его встрепенуться.

Когда на востоке забрезжила заря, Симватий привстал на стременах, оглянулся и сказал:

— По-моему, обоз изрядно отстал.

— В ближайшие два дня смерть от голода нам не грозит, — отозвался Маниакис. — А те, у кого не окажется в запасе пары сухарей и куска сыра или вяленого мяса, сваляли дурака. Ничего, впредь будут умнее. — Автократор бросил на дядю внимательный взгляд. Окровавленная повязка на голове придавала тому весьма живописный разбойничий вид. — Лучше расскажи мне, как тебя угораздило.

— Пустяки, — ответил Симватий. — Когда мы вернемся в Видесс, от всего этого останется только замечательный героический шрам. А пока сия повязка служит лишь свидетельством моей бестолковости. Когда началась схватка, один из моих воинов зарубил напавшего на меня кубрата. Парню пришлось потрудиться, извлекая меч из мертвого тела. А затем он размахнулся, чтобы поразить следующего кочевника; вот тут-то ему и подвернулась моя незадачливая голова. Я даже прикрыться не успел.

— Если сам не проболтаешься, я никому не расскажу, — серьезно пообещал Маниакис. — Но тебе придется позолотить ручку тому парню, чтобы и он держал рот на замке! — Дядя с племянником расхохотались.

Погоня продолжалась весь день, хотя войско Маниакиса теперь двигалось заметно медленнее — конникам приходилось беречь лошадей. Кубратам удалось немного оторваться от преследователей. Этзилий, сменивший уставшего коня на свежего, скакал впереди своих людей. Каган возглавлял уже не войско, а беспорядочную толпу номадов, впервые за долгие годы испытавших унизительное поражение и желавших только одного: любым способом уклониться от встречи со своими врагами.

Ближе к вечеру вернулся с докладом один из разведчиков передового отряда, нещадно погонявший своего усталого коня.

— Величайший! — возбужденно воскликнул он. — Величайший! Кубраты остановились, они с кем-то сражаются!

— Слава Господу нашему! — удовлетворенно проговорил Маниакис и бросил взгляд на дядю.

Повязка на голове Симватия немного сползла, почти закрыв глаз, что придавало ему вид лихого пирата. Симватий отсалютовал Автократору, приложив к сердцу правый кулак.

— Сыграйте снова сигнал «погоня», — приказал Маниакис горнистам. — Пусть воины выложатся до последнего. Если мы сумеем быстро подойти к полю боя, кубраты получат сегодня такой удар, от которого не оправятся долгие годы!

Раздались серебристые звуки горнов; усталые всадники перевели коней с шага на крупную рысь, проверяя на ходу свои колчаны. Стрел оставалось совсем немного, но и у кочевников положение было не лучше. Маниакис еще раз пожалел об отставшем обозе. Если бы обоз сейчас оказался рядом, они могли бы осыпать людей Этзилия дождем стрел до самой темноты.

Неподалеку показался большой отряд кубратов, во весь опор скакавший прямо навстречу видессийцам. Увидев их, Маниакис удивился, но Симватий, быстро сообразивший, в чем дело, крикнул ему:

— Этзилий наконец понял, что очутился в кузнице! Неужели мы позволим ему помешать нашему молоту опуститься на наковальню в последний раз?

— Нет! — раздался в ответ единодушный вопль воинов.

Как все здравомыслящие люди, они не испытывали особого энтузиазма при мысли, что многие из них будут ранены в этом бою. Но избрав однажды войну своим ремеслом, воины более всего не любили, когда страдания и лишения, уже перенесенные ими, оказывались бесполезной жертвой. Развернувшись в боевой порядок, видессийцы устремились навстречу атакующим кубратам. Их превосходство оказалось подавляющим; от отряда кочевников осталось одно воспоминание.

Вскоре Маниакис увидел остатки главных сил номадов, сражавшиеся со свежими силами видессийцев. Голубые знамена с золотым солнечным кругом реяли прямо впереди; все пути к отступлению для кубратов оказались перекрытыми.

— Вперед! — вскричал Автократор. Ему вторил Симватий. — Молот и наковальня! Теперь или никогда!

Дружный вопль отчаяния, изданный кубратами, наконец заметившими приближение его войска, музыкой прозвучал в ушах Маниакиса. Пришпорив коня, он принудил усталое животное перейти на неуклюжий, спотыкающийся галоп. Первый встретившийся ему кубрат попытался нанести Автократору удар мечом, но промахнулся, после чего пришпорил своего степного конька в попытке спастись бегством; однако один из видессийских лучников тут же подстрелил кочевника, словно бегущую лисицу.

— Маниакис! — раздался дружный крик со стороны видессийцев, преграждавших номадам путь к отступлению на север.

— Регорий! — зычно крикнул в ответ Автократор; его воины подхватили этот возглас.

Теперь, когда на поле сражения появилась конница Маниакиса, Регорий, до сих пор лишь сдерживавший пытавшихся пробиться сквозь его боевые порядки номадов, решительно двинул свое войско вперед. Его воины были свежими, хорошо отдохнувшими; свежими были и их кони, которым не пришлось, как коням Маниакиса, безостановочно двигаться вперед почти двое суток; колчаны воинов Регория были полны стрел… Удар, нанесенный ими, оказался поистине сокрушительным.

В мгновение ока войско кубратов превратилось в перепуганную толпу одиночек, сражавшихся каждый за себя и не помышлявших ни о чем, кроме того, чтобы сохранить собственную драгоценную жизнь хотя бы в течение нескольких следующих минут. Маниакис усердно озирался в поисках хвостатого штандарта, отмечавшего местонахождение Этзилия. Автократор страстно желал, чтобы кагана постигла та участь, какая едва не постигла его самого во время отступления из-под Имброса. Ведь если бы ему удалось убить или пленить владыку кубратов, номады на многие годы погрязли бы в кровавых междуусобицах, силой оружия решая вопрос о престолонаследии.

Но штандарта нигде не было видно. Каган поступил так же, как некогда сам Маниакис, спасаясь из ловушки, устроенной ему Этзилием: избавился от всех символов власти, дабы получить лишний шанс эту власть сохранить.