Схватила первую попавшуюся сумку, бросила туда кошелек, косметичку, салфетки влажные, салфетки сухие, заметалась по комнате, чтобы не забыть еще что-нибудь важное – ах, ну конечно, ключи от машины, так, так, вроде все – вышла в коридор обуваться, а там Нина стоит – в куртке, в шапке, со своей сумкой, из которой торчал неизменный «айпэд», и уже в сапогах.

– Котенок, ты куда? – опешила мама.

– С тобой.

– Тебе папа объяснял, когда ты просилась к нему на работу – у них детям появляться запрещено. Любым детям!

– Я не буду сидеть дома одна! – дочка, как обычно, топнула ножкой. – У них в приемной есть Вай-Фай, я буду следить за новостями по интернету и ждать тебя!

– Ну, хорошо, милая, прости, прости! – Анна несколько раз поцеловала ее во влажные щечки и мокрые глазки. – Конечно, вместе. Конечно, едем.

Когда зашли в лифт, Нина вдруг выпалила:

– Мама, не волнуйся, папа жив.

– Конечно, жив! – через силу улыбнулась мать. – Иначе и быть не может!

– Нет, ты не понимаешь. Если бы он умер, я бы почувствовала.

– Как это – почувствовала?

– Сердцем, – постучала себя малышка кулачком по левой стороне груди. – Сердцем.

Кажется, именно в этот вечер на дороги выехала вся Москва. Впрочем, так кажется каждый вечер.

– Ну! Ну! – Анна сигналила, подрезала, объезжала, по ее мнению, слишком неповоротливых, обгоняла справа.

– Мама, не врежься, – укоризненно сказала Нина.

– Мы чуть-чуть торопимся, – пробурчал водитель, еще раз просигналил, вырвался на оперативный простор и уверенно дал газу.

– Мама! – произнес ребенок. – Нам надо лететь к папе на Кавказ. Мы ему нужны.

– Мы поговорим об этом, – мать уже поворачивала к бизнес-центру. Охранник не торопился поднимать шлагбаум. Анна опустила стекло.

– Белолобова! – рявкнула она равнодушной харе. Харя кивнула и открыла проезд.

К лифту бежали, держась за руки. В холле Нина – видимо, проделывала это не в первый раз, мать даже успела удивиться – плюхнулась на диван. Анна же помчалась к кабинету мужа. Там сидела бледная Любовь Леонидовна.

– Здрасьте, – вскочив, сказала она почему-то шепотом.

– Здравствуйте еще раз. Откройте кабинет – я шубу брошу.

– Конечно, конечно, – засуетилась «Эл-Эл».

Анна посмотрелась в зеркало мужа, поправила волосы, кинула взор на бесчисленные дочкины фотографии, хмыкнула и пошла к Ширко. У него в кабинете сидели Сумуновский и Безуглов. Увидев Белолобову, оба сразу встали, сдержанно поздоровались и вышли. Анна заметила, что они старательно прячут глаза. Нехороший знак, нехороший!

– Что скажешь? – спросила она у Пашки.

– Идем, – потянул он ее за собой.

– Куда?!

– К шефу.

– А больше ничего не пояснишь?!

– Нет.

Анна чертыхнулась, глаза против воли начали наполняться слезами. Шла за Ширко, все вокруг мутнело, остановилась, вынула салфетку, промокнула веки. Увидев ее, секретарша поднялась, подошла к двери кабинета начальника и приоткрыла ее, знаком предложив войти. Анна посмотрела на Пашу, тот отрицательно покачал головой. Ну, что ж, одна, так одна.

Президент компании чистил ножом карандаши. Увидев Анну, привстал, молча кивнул, показал на кресло перед собой, и опустил свое грузное тело обратно. Женщина присела и сразу утонула в этом дизайнерском чуде, попыталась устроиться удобнее, закинуть ногу за ногу – все равно никак не получалось. Николай Владимирович все точил и точил, и только закончив работу, начал говорить.

– В группе твоего мужа было восемь человек. Вышли они примерно в начале девятого утра. Ледник сошел в 10:12. То есть они попали прямо под него. На 17:36 найдено семь трупов членов группы. Олега среди них нет. Но… надежды мало.

У Анны затряслись плечи.

– Но она все-таки есть?

– Подполковник МЧС, курирующий из Москвы операцию на Эльбрусе, сказал – один процент.

– Один? Почему один? Труп же не нашли?

– Анна, – вздохнул Владимирович, – лучше бы нашли.

– Что вы такое говорите?!

– Что они шли ввосьмером, рядом. То, что трупа твоего мужа нет, означает не то, что он жив, а то, что, допустим, его тело придавило толщей льда метров в десять, а то и пятнадцать. Этот лед никто не будет поднимать. Мы его даже похоронить не сможем.

Слезы текли, но как-то сами по себе, рыдания не возникло. Анна вытирала их, и все.

– А что означает «один процент»?

– Ну, – скривился президент, – «один процент» означает Голливуд. То есть Олег мог упасть в расщелину, а ледник пройти над ним. Но Эльбрус исхожен вдоль и поперек, и таких расщелин там попросту нет. Далее: у них было самое современное, самое лучшее, самое дорогое снаряжение. Если бы твой муж упал куда-то, то он бы давно выбрался наружу.

– А если его засыпало снегом, если искать, там, с собаками – так это, по-моему, делается?

– Тот же подполковник сказал: человек под снегом живет максимум три часа. Прошло почти восемь. Ань, смирись. Высота горы – километров пять. Ты представляешь, какую площадь надо исследовать, чтобы кого-то найти? И ледник шел до самого подножья. Скорость – сто пятьдесят километров в час. По пути вообще любого могло перемолоть в крошку. Извини за прямоту.

Анна не могла сидеть в этом дурацком кресле, созданном для того, чтобы отдыхать в нем и нежиться. Не до отдыха. Она вскочила:

– Сколько у моего мужа денег?

– Понятия не имею, – прижал руку к сердцу Владимирович. – Это же нас он заставлял рисковать миллиардами, забирая с успешных операций свою комиссию, а на кровные денюжки покупал долгосрочные облигации. Так иногда, баловался всякими штучками, но по мелкому. О будущем думал. О далеком. А вон как вышло…

– Ну примерно?

– На нем два процента акций компании – это твердых миллионов двадцать. До кризиса, – скривился президент, – насчитали бы больше. Других денег – миллионов тридцать. А может, двадцать. А может, сорок. Для подведения полного баланса и выхода в кэш понадобится месяц, не меньше. К тому же я знаю, что он по одному ему известным причинам покупал такие диковинные бумаги, боливийские, например, которые, если честно, на фиг никому не нужны. То есть пока на них покупателя найдешь, времени потребуется еще больше. Но Ширко с Сумуновским тебе все соберут, не сомневайся. Ни копейки на сторону не уйдет.

– Я не о том. Сейчас, срочно, какие его деньги можно использовать? Или просто взять деньги в долг под залог тех же облигаций?

– Зачем тебе, Ань?

– МЧС заключает коммерческие договора? Так, чтобы не совать взятки, а именно обозначить фронт работ, заплатить, а они сделали?