- Вина! Ещё! Не жалеть! - И, рухнув на столец, захлебнулся смехом сквозь слёзы.

Двух своих бояр, Ивана Владиславича и Мирослава Рогволодовича, отправил Роман во Владимир-на-Клязьме. Рюрик снарядил Славна Борисовича и Сдеслава Жирославича, сопроводив их грамотой, в которой ещё раз подтверждал, что Всеволод отныне старший в роду Мономашичей, и просил у него в держание себе Киев, а Ростиславу - Белгород.

Обрадованный оказанным почётом - бывшего великого князя он, великий князь нынешний, сажал на стол! - Всеволод Юрьич согласился вернуть Рюрикову роду указанные города и даже отдал Вышгород, где тот живал, ещё будучи соправителем Святослава Всеволодича. Пришлось ему также оказать почёт и уважение послам Романа волынского, ибо в южной Руси сильнее Романа Мстиславича сейчас не было никого и только он мог советовать Всеволоду что-либо на равных.

Радея пуще всего о мире на Руси и её единстве перед лицом опасностей, Роман в грамоте, посланной с боярами, просил Всеволода примириться и с Ольговичами, простив им участие в разорении половцами Киева. Всеволод согласился, и на юге Руси установился долгожданный мир.

Киев понемногу возрождался. Хоть и много народа увели с собой половцы и больше того порубили, но Всеволод уговорил Ольговичей вернуть взятых в полон киян, и те стали снова рубить дома, клети и мостить улицы. Согнанные из деревень смерды заново сложили боярам усадьбы. Обновили порушенные половцами стены монастырей, смыли копоть и гарь со стен и куполов Святой Софии и Десятинной церкви, заложили новые соборы взамен сгоревших деревянных. Часто бывало, что от малой искры сгорал дотла Подол. Люди были привычны к подобным бедствиям и недолго предавались печали. А Рюрик, сев в привычном тереме, стремясь задобрить киян, самолично справил новые оклады для иконостаса в Софийском соборе и преподнёс Михайловскому монастырю дары. По его же наказу уцелевший во время половецкого разгрома Пётр Милонег начал возводить новые крепостные стены. Напуганные нашествием, иноземные купцы собрали остатки имущества и казны и подались восвояси, и, хотя на их место летом приплыли новые, всё-таки торг в Киеве тем летом был куда как беден. Торговые люди, кто поумней, спешили в Галич, где князь Роман давал купцам - леготу, или на север, куда не заходили половецкие орды.

Полгода проживя в Галиче, в середине лета Роман наведался в Киев. Как старший князь, заехавший к младшему, он по-хозяйски проехался по ещё не до конца отстроенным улицам, присматриваясь к свежим, ещё пахнущим смолой и лесом, избам и теремам, оглядывал расчищенные от головешек концы Подола и любовался кипящей на стенах работой. Потом зашёл в Софию, постоял перед бедным иконостасом - некоторые иконы поганые половцы порубили саблями и покидали в огонь, и тут и там чернели дыры от них, - и воротился на княжье подворье.

* * *

Рюрик не жил в Киеве, предпочтя вернуться в Вышгород, а сына Ростислава отправив в Белгород. В стольный град он наезжал изредка - поглядеть, как рубятся новые терема, скоро ли отмоют стены и купола Святой Софии, да когда можно вернуться в княжий терем.

Узнав о приезде Романа, Рюрик засуетился, не зная, чего ждать. Будь он в прежней силе, не раздумывая приказал бы схватить старого недруга и заточить в поруб. Но прошли те времена, и вышгородскому князю ничего не оставалось, как встретить дорогого гостя и накрыть в честь него пир.

Роман от пира не отказывался, ел и пил в охотку, поднимал чару за здравие хозяина с хозяйкою.

- Что же привело тебя, Романе, в наши края? - с тревогой заглядывал ему в глаза Рюрик.

- Проезжал я по Киеву-граду, - вздохнул Роман. - Оскудел Киев-то. Там, где прежде стояли терема, ныне бурьян да головешки. Где недавно ещё стучали молоты и кросна, теперь тишь да немота. На исадах лодьи в три ряда стояли - ныне качаются три судёнышка. И народа поубавилось, и храмы божьи обнищали… Что прежде было? Благолепие. А ныне? Срамота одна!.. Отчего бы это? - И он прямо взглянул в глаза Рюрику.

- Половцы поганые виноваты, - отвёл тот глаза.

- А раз половцы, - Роман развалился на скамье и с важной хозяйской улыбкой протянул чашнику свою Чару, - то не пора ли ударить по поганым, чтоб зареклись они впредь ходить на нашу сторону?

Рюрик едва не поперхнулся вином.

- Ты зовёшь меня на половцев, Романе? - спросил он.

- А то нет. Давно пора их проучить. Да и добра у них возьмём - Киев сызнова народом населим, воротим ему хоть частицу отнятого. И сами обогатимся - дружины-то наши с конца копья кормятся!.. Что, княже, пойдёшь со мной на половцев? - он подмигнул сидевшему здесь же молодому Владимиру Рюриковичу.

Шестнадцатилетний мальчик едва ли не впервые сидел на пиру взрослых и покраснел от смущения. Рюрик сам не знал, что ответить. По нынешнему положению это была большая честь, и он кивнул:

- Я согласен! Но и других князей призовём!

Той же осенью, совокупившись с Ростиславом белгородским и юным Ярославом переяславльским, сыном Всеволода Большое Гнездо, два союзника-недруга отправились в половецкую степь.

По первому снегу ворочались они домой. Далеко позади остались разорённые половецкие стойбища, первый снег заметал оставленные без погребения трупы степняков. Уцелевшие отходили дальше за Дон и низовья Волги. Ополонившись, князья не спеша шли обратно. Гнали большой полон, везли много добра - не только отнятого у степняков, но и взятого назад своего.

Возле Заруба остановились первый раз - здесь от основного войска отделились полки Ярослава Всеволодовича со своей долей добычи. Князья три дня пировали в тереме у зарубского посадника, а после каждый двинулся своей дорогой.

Ещё прежде стали приглядываться князья друг к другу. Пока воевали, стояли за одно, а тут понемногу припоминалось старое. Шептали на ухо Роману киевские бояре - не все были довольны Рюриком, шибко переменился Вышлобый, вернувшись на великий стол. Одних называл своими верными союзниками, а других величал предателями. Особенно недовольничал Чурыня. Всегда питавший слабость к Роману, он в годину половецкого нашествия остался без терема - сожгли его поганые. И по двум его деревенькам прошли - из пяти домов уцелел едва один. Считай, разорился боярин и, несмотря на то, что в обозе была свалена и его доля добычи, лелеял тёмные Думы.

В пути он то и дело будто невзначай подъезжал к Роману, заговаривал с ним, с дрожью в голосе рассказывал о том, какой тяжкой стала жизнь в Киеве. Мечтал, чтобы встал в нём новый князь, намекал, что найдёт он верных и преданных слуг. Роман слушал вполуха - он ещё дома научился распознавать льстивые речи бояр и не внимал им. Но тут слова Чурыни находили отклик в его сердце. С Рюриком надо было поскорее покончить, да так, чтобы Всеволод не вступился и пути назад ему не было.

Последняя остановка была в Триполье. Трипольский посадник Рядило расстарался ради именитых гостей - в тереме был накрыты столы, ломившиеся от яств, были открыты все бочонки с вином и мёдом. Теснились на подворье песельники и скоморохи.