– Что это за помощь, если женщина умерла? – воскликнул я, мысленно проклиная неумеху, влезшего не в свое дело.

Цьянья пожала плечами.

– Ее ведь предупреждали об опасности. Схватки были долгими, а роды невероятно тяжелыми. Мама потеряла очень много крови, и, пока мешикатль пытался остановить кровотечение, младенец задохнулся, обмотавшись пуповиной.

– Значит, оба умерли? – в ужасе воскликнул я.

– Прости. Ты сам настоял на том, чтобы я тебе все рассказала. Надеюсь, тебе не станет хуже?

– Провалиться мне в Миктлан! – снова выругался я. – А скажи хотя бы... это был мальчик или девочка?

– Мальчик. Мама хотела... если все пройдет удачно... назвать младенца Цаа Найацу, в твою честь. Но, увы, до этого дело так и не дошло.

– Мальчик. Мой сын, – простонал я, заскрипев зубами.

– Пожалуйста, постарайся успокоиться, Цаа, – сказала она, впервые обратившись ко мне с фамильярностью, от которой потеплело на сердце, и сочувственным тоном добавила: – Винить тут некого. Сомневаюсь, чтобы даже лучшие наши целители смогли бы сделать для мамы больше, чем этот добрый странник. Как я уже говорила, у нее открылось очень сильное кровотечение. Мы потом несколько раз мыли и оттирали хижину, но кое-где следы крови все равно остались. Видишь?

Цьянья отдернула на двери занавеску, впустив сноп света, и я действительно увидел на косяке так и не отмывшееся пятно крови. А точнее, отпечаток окровавленной ладони.

Как ни странно, но после того потрясения я не впал снова в беспамятство, а продолжил поправляться. Память моя восстанавливалась, тело крепло и обретало силу. Бью Рибе и Цьянья по очереди продолжали ухаживать за мной, а я теперь изо всех сил старался не сказать ничего такого, что могло бы быть истолковано как ухаживание. Честно говоря, меня очень удивляло, что сестры посвящали столько времени и сил выхаживанию человека, из-за которого умерла их мать. И уж конечно, теперь мне и в голову не приходило попытаться завоевать одну из них, хотя я по-прежнему был без ума от обеих. Все-таки как ни крути, я был отцом их, пусть и недолго прожившего, сводного брата, какие уж тут ухаживания...

И вот наступил день, когда я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы пуститься в путь. Лекарь после осмотра объявил, что силы мои полностью восстановились, однако настаивал, чтобы я приучал глаза к полноценному дневному свету постепенно, день за днем совершая все более длительные прогулки. Бью Рибе предположила, что мне будет удобнее перебраться в гостиницу, где как раз освободилась комната. Я согласился, и Цьянья принесла мне одежду их покойного отца. В первый раз за невесть сколько дней я снова прикрыл чресла набедренной повязкой и набросил на плечи накидку. А вот принесенные сандалии оказались малы, и мне пришлось дать Цьянье щепотку золотого порошка, чтобы она сбегала на рынок и купила мне обувь по ноге. И вот наконец я нетвердым шагом, ибо сил у меня было куда меньше, чем казалось, покинул ту достопамятную хижину.

Догадаться, почему этот постоялый двор стал излюбленным местом остановки почтека и прочих странников, было совсем нетрудно: любой нормальный мужчина получал удовольствие от одного лишь общества очаровательных трактирщиц. Однако их гостиница была недурна и сама по себе: просторная, чистая, с хорошей кухней и внимательной, любезной прислугой. Девушки очень старались всячески улучшить свое заведение, однако очень важна была и благожелательная, уютная атмосфера, порожденная не сознательными усилиями, а их веселым, добродушным нравом. Тяжелая, нудная и грязная работа лежала на плечах слуг, каковых здесь имелось в достатке, а потому девушки, на чью долю оставалось общее руководство, всегда были прекрасно одеты, причем, чтобы еще усилить свое сходство, носили одежду гармонирующих цветов. Поначалу меня задевало, что постояльцы шутили и заигрывали с юными хозяйками постоялого двора, но потом я даже порадовался тому, что все почтека были настолько заняты флиртом, что не замечали (в отличие от меня) одной удивительной особенности одежды сестер.

– Где вы раздобыли эти блузки? – спросил я девушек потихоньку, чтобы не слышали другие торговцы и путешественники.

– На рынке, – ответила Бью Рибе. – Правда, купили мы их белыми, а отделали сами.

«Отделка» представляла собой проходивший по подолу и по кайме вдоль квадратного выреза на шее узор, который мы называем горшечным, а ваши зодчие, вроде бы знакомые с чем-то похожим, именуют «прямоугольным греческим орнаментом». Не знаю уж, что значит «греческий», но могу сказать, что узор этот был не вышивкой, а рисунком, нанесенным на ткань яркой переливающейся пурпурной краской.

– А где вы взяли такую краску? – словно между делом поинтересовался я.

– А, краска, – вступила в разговор Цьянья. – Миленькая, правда? Среди матушкиных вещей мы нашли маленький кожаный мешочек: вроде бы она получила его от отца, перед тем как тот отправился в свое последнее путешествие. Краски как раз хватило на две блузки, другого применения мы ей просто не нашли. – Она поколебалась и неуверенно спросила: – А по-твоему, Цаа, мы поступили легкомысленно?

– Что ты! – воскликнул я. – Все правильно: красивая краска должна добавлять красоты нарядным вещам, а они – украшать красавиц. Я другое хотел спросить: эти блузки уже стирались?

Вопрос удивил девушек.

– Ну конечно, и не один раз.

– Значит, краска не линяет? И не выцветает?

– Нет, это очень хорошая краска, – сказала Бью Рибе и тут наконец рассказала мне то, что я столь деликатно пытался выведать: – Хорошая-то хорошая, но, можно сказать, именно из-за нее мы лишились отца. Он отправился туда, где ее добывают, чтобы закупить большую партию и сделать на этом состояние, да так и не вернулся.

– С той поры прошел уже не один год, – заметил я. – Вы, наверное, были тогда еще слишком маленькими, чтобы запомнить, куда лежал его путь. Да и упоминал ли он об этом?

– Подожди-ка, – пробормотала девушка и, силясь вспомнить, сдвинула брови. – Конечно, мы специально не запоминали... но вроде бы отец говорил что-то о юго-западе... о побережье и скалах, о которые с грохотом разбиваются океанские валы...

– Там живет племя отшельников, именующее себя «бродягами», – подхватила Цьянья. – Помнишь, сестричка, он еще обещал принести красивых ракушек, чтобы сделать нам бусы?

– А не могли бы вы отвести меня в те места?

– Чего тут отводить? – пожала плечами старшая сестра, неопределенно махнув рукой в сторону запада. – Скалистое побережье, насколько мне известно, находится только там.

– Побережье длинное, скал много, а «бродяги» наверняка тщательно охраняют источник пурпура. Заметьте, с тех пор как пропал ваш отец, ни один купец не привозил на рынок такого товара. Девушки, пожалуйста, сходите со мной! Вдруг по дороге вы еще что-нибудь вспомните? Меня интересует любая мелочь!

– Сходить, конечно, можно, – ответила младшая сестра. – Но не забывай, Цаа, нам нужно еще и заниматься хозяйством.