Я невольно подумал, не грозит ли нам с Цьяньей участь оказаться среди этих обломков (не зря ведь летучие мыши предпочли покинуть пещеру), но выбираться наружу было еще страшнее, и мы непроизвольно втиснулись глубже. На долю мгновения катившийся с вершины валун перекрыл лаз, погрузив нас во мрак, но, к счастью, вход не завалило: после следующего толчка огромный камень покатился дальше. Мы снова увидели свет, правда заодно с ним появилось и облако пыли, заставившей нас задыхаться и кашлять.

Но еще больший страх я испытал, услышав приглушенный гром изнутри горы. Теперь стало ясно, почему осторожные твари покинули свою огромную пещеру: ее купол с ужасающим грохотом распался на куски и провалился в исполинскую пропасть. Туннель накренился, мы стали неумолимо сползать прямо в бушевавшие недра земли. Я крепко обхватил Цьянью руками и ногами, надеясь, когда мы попадем в камнепад, хоть как-то защитить ее своим телом.

Однако наш туннель удержался, а толчки постепенно пошли на убыль. Мало-помалу земля успокоилась, шумы стихли, и теперь снаружи доносился лишь шелест маленьких камешков, осыпавшихся по склону вслед за уже скатившимися крупными камнями. Я пошевелился, намереваясь высунуть голову наружу и посмотреть, что осталось от горы, но Цьянья удержала меня.

– Еще рано, – предупредила девушка. – Толчки часто возобновляются. К тому же очень может быть, что какой-нибудь обломок скалы все еще колеблется прямо над нами и рухнет вниз при малейшем движении. Подожди немного.

Разумеется, то была разумная осторожность, но впоследствии девушка призналась, что удерживала меня тогда не только по этой причине. Я уже упоминал о том, как воздействует землетрясение на поведение и чувства людей. Понятно, что прижимавшаяся ко мне всем телом Цьянья ощущала, как напрягся мой тепули, а я сквозь разделявшую нас тонкую ткань одежды чувствовал ее набухшие соски.

– О нет, Цаа, мы не должны... – пролепетала она. – Не надо, Цаа, пожалуйста, ты ведь был возлюбленным моей матери... И отцом моего младшего брата... Нам с тобой нельзя... – И хотя дыхание девушки участилось, она продолжала повторять это снова и снова до тех пор, пока не догадалась наконец уже совсем задыхающимся голосом сказать: – Но ты так рисковал собой, спасая меня от этих дикарей...

Больше слов не было – одно лишь тяжелое дыхание, постепенно сменившееся стонами удовольствия.

Как ни странно, но у землетрясения тоже есть свои плюсы: например, если девственницу во время него лишают невинности, то она обязательно получает удовольствие, что в остальных случаях бывает далеко не всегда. Цьянья испытала тогда такое наслаждение, что не отпустила меня, заставив повторить все еще два раза, причем мое возбуждение было столь сильным, что я даже не выходил из нее в промежутках между этими совокуплениями. Разумеется, каждый раз, извергнув семя, мой тепули терял твердость, но как только это случалось, в лоне Цьяньи вокруг него мигом сжималось какое-то колечко мускулов, причем сопровождалось это такой нежной дрожью, что мой член прямо в ее теле набухал снова.

Мы могли бы продолжать и дальше, но проникавший снаружи в наш туннель свет вдруг приобрел тусклый красновато-серый оттенок, и мне захотелось, пока не стемнело окончательно, взглянуть, как там снаружи обстоит дело. Поэтому мы разъединились и поднялись. Солнце уже давно село, но вулкан или землетрясение взметнули облако пыли настолько высоко в небо, что оно все еще ловило лучи Тонатиу, исходившие из Миктлана, или где там он к тому времени находился. Из-за этого небо было не темно-синего цвета, а светилось красным и даже окрасило багрянцем белую прядку в волосах Цьяньи. Света этого оказалось достаточно, чтобы мы могли оглядеться.

Засыпанный камнями прибрежный участок заметно расширился, и волны вскипали теперь вокруг с еще большей яростью. В склоне горы зиял чудовищный провал.

– Может быть, – предположил я вслух, – обвал погубил наших преследователей, а то и всю их деревню? Хорошо бы, а не то они обвинят в этом бедствии нас и станут преследовать еще более ожесточенно.

– Обвинят нас? – воскликнула Цьянья. – Но при чем здесь мы?

– Я осквернил святилище их верховного бога, так что цью запросто могут счесть землетрясение проявлением его гнева. Возможно, так оно и было, – добавил я после недолгого размышления, но тут же вернулся к практическим вопросам: – Но если мы останемся и переночуем в нашем укрытии, а потом еще до рассвета отправимся в дорогу, то, думаю, нас никто не перехватит. А когда мы перевалим через горы и вернемся в Теуантепек...

– Ты думаешь, мы вернемся, Цаа? Но у нас нет никаких припасов и воды тоже...

– У меня есть макуауитль. И мне доводилось покорять горы покруче тех, что отделяют нас от Теуантепека. А когда мы вернемся... Цьянья, ты выйдешь за меня замуж?

Может быть, мое предложение и показалось ей неожиданным, но девушка явно не имела ничего против, поскольку сказала:

– Мне кажется, я знала ответ на этот вопрос задолго до того, как ты его задал. Может быть, это нескромно с моей стороны, но я уверена, что в том, что сегодня случилось, виновато не только цьюйю...

На что я ответил ей вполне искренно:

– Знаешь, я так благодарен цьюйю за то, что это стало возможным. Я давно хотел тебя, Цьянья.

– Вот и прекрасно! – воскликнула она и радостно раскинула руки, собираясь меня обнять.

Я, однако, в ответ покачал головой, и улыбка девушки потускнела.

– Ты для меня настоящее сокровище, просто подарок судьбы, – промолвил я. – Но вот насчет меня этого сказать нельзя. – Цьянья хотела было что-то возразить, но я снова покачал головой. – Если ты выйдешь за меня замуж, то тебя отвергнут твои прекрасные соплеменники – народ Туч. Это немалая жертва.

– Поверишь ли ты, Цаа, если я скажу, что ты стоишь такой жертвы? – спросила она после недолгого размышления.

– Нет, – ответил я. – Мне лучше знать, чего я стою.

Девушка кивнула, как будто ожидала такого ответа.

– Тогда я могу сказать лишь одно: я люблю человека по имени Цаа Найацу больше, чем своих соплеменников.

– Но почему, Цьянья?

– Кажется, я полюбила тебя с тех пор, как... но давай не будем говорить о том, что было. Скажу лишь, что люблю тебя сегодня и буду любить завтра. Вчерашний день миновал, тогда как сегодняшний продолжается, а завтрашний еще может наступить. И в каждый из новых наступивших дней я буду повторять, что люблю тебя. Можешь ты поверить в это, Цаа? Можешь сказать мне в ответ то же самое?

Я улыбнулся ей.

– Могу и обязательно скажу. Я люблю тебя, Цьянья.

В ответ девушка тоже улыбнулась и не без лукавства заявила:

– Ах, Цаа, таков уж наш с тобой тонали, а от него, как известно, не уйдешь. Смотри! – И она жестом указала сначала на свою грудь, а потом на мою.

Когда мы с Цьяньей сблизились, краска, которой запятнал меня жрец, была еще влажной, и теперь у нас обоих красовалось на одежде по одинаковому пурпурному пятну – у нее на блузке и у меня на накидке.