Вскоре после этого, когда кардинал Сальвиати-старший обратился к находившемуся в то время в Риме ювелирному мастеру Бенвенуто делла Вольпайя с просьбой назвать ему молодого живописца, который состоял бы при нем и писал бы для его удовольствия кое-какие картины, Бенвенуто предложил ему Франческо, который был его другом и которого он знал как самого подходящего из всех знакомых ему молодых живописцев, и сделал это тем более охотно, что кардинал обещал предоставить ему любые условия и любую помощь, которые обеспечили бы ему возможность учиться. И вот, поскольку достоинства предлагаемого ему юноши кардиналу понравились, он попросил Бенвенуто за ним послать и дал ему на это денег. Когда же Франческо прибыл в Рим, все его поведение, его нрав и его манеры понравились кардиналу, который распорядился отвести ему помещение в старом Борго, ежемесячно выплачивать ему четыре скудо и обеспечить ему прибор за дворянским столом. Первые работы, исполненные Франческо (который считал, что ему очень повезло) для кардинала, были: картина с изображением Богоматери, которую признали отличной, и написанный на холсте французский синьор, преследующий лань, которая, убегая от него, спасается в храме Дианы. Собственноручный его рисунок к этому произведению хранится мною в нашей Книге как память о нем. Когда холст этот был закончен, кардинал приказал ему изобразить на великолепнейшей картине с Богоматерью одну из своих племянниц, замужем за синьором Каньино Гонзага, а также и этого синьора.

Между тем Франческо жил себе в Риме, не имея большего желания, как увидеть в этом городе своего друга Джорджо Вазари, и судьба в этом отношении пошла навстречу его желаниям, но еще до того больше сам Вазари. Действительно, когда кардинал Ипполито расстался с папой Климентом, разгневавшись на него по тем причинам, о которых тогда говорили, и вскоре после этого возвращался в Рим в сопровождении Баччо Валори, он, проездом через Ареццо, навестил Джорджо, который потерял отца и перебивался как только мог. Поэтому кардинал, желая, чтобы он как-нибудь преуспел в искусстве, и решив устроить его при своей особе, приказал тамошнему своему уполномоченному, Томмазо де’Нерли, отправить его в Рим как только он закончит капеллу, которую он в этом городе расписывал фреской для монахов св. Бернарда ордена Монте Оливето, каковое поручение Нерли незамедлительно и выполнил.

И вот, прибыв в Рим, Джорджо тотчас же разыскал Франческо, который, вне себя от радости, рассказал ему, какой он пользовался милостью у своего синьора, кардинала, и насколько занимаемое им место отвечало его желанию учиться, добавив: «Я не только наслаждаюсь настоящим, но и надеюсь на лучшее, ибо, помимо того, что я вижу в Риме тебя, с которым как с лучшим молодым другом я смогу изучать и обсуждать творения искусства, я к тому же надеюсь пойти на службу к кардиналу Ипполито деи Медичи, от щедрот которого и от милости папы я смогу рассчитывать на большее, чем то, что я имею сейчас, и я, конечно, это получу, если только не приедет некий юноша, который, находясь вдалеке, этого ждет». Джорджо, хотя и знал, что ожидаемый юноша был не кто другой, как он сам, и что место это предназначалось ему, все же не захотел раскрываться, так как в душу его закралось некоторое сомнение, не подвернулся ли кардиналу кто-нибудь еще, и так как он побоялся сказать такое, что потом могло обернуться совсем по-другому. Джорджо привез с собой письмо от названного уполномоченного Нерли к кардиналу, которое он за те пять дней, что уже был в Риме, так и не удосужился передать. Наконец, Джорджо и Франческо пошли во дворец и там, в том самом месте, где ныне помещается королевский зал, встретили мессера Марко из Лоди, который, как говорилось выше, состоял раньше при особе кортонского кардинала, а в то время служил у Медичи. Подойдя к нему, Джорджо сказал ему, что у него есть для кардинала письмо от аретинского уполномоченного и что он покорнейше просит его передать это письмо кардиналу. Но как раз в то время, когда мессер Марко ему обещает, что он незамедлительно это сделает, входит сам кардинал. Тогда Джорджо, подойдя к нему, приложившись к руке и передав письмо, удостоился самого радушного приема, вскоре после чего домоуправителю Якопоне да Бибиена было поручено обеспечить его жильем и предоставить ему место за пажеским столом. Франческо показалось странным, что Джорджо в этом деле с ним не посоветовался, тем не менее он решил, что тот это сделал с добрыми намерениями и к лучшему.

И вот, после того как вышеупомянутый Якопоне отвел Джорджо несколько комнат позади церкви Сан Спирито и по соседству с Франческо, оба они всю эту зиму сообща и с большой для себя пользой занялись изучением предметов искусства, не пропустив ни во дворце, ни в какой-либо другой части Рима ни одного примечательного произведения, которое бы они не зарисовали. А так как они не могли свободно рисовать во дворце, когда папа там находился, то, стоило только Его Святейшеству, как он это часто делал, выехать верхом к себе в Мальяну, как они при помощи друзей проникали в названные покои, чтобы порисовать, и оставались там с утра и до вечера, довольствуясь коркой хлеба и коченея от холода.

Когда же кардинал Сальвиати заказал Франческо написать фреской несколько историй из жития св. Иоанна Крестителя в своей дворцовой капелле, в которой он каждое утро слушал мессу, то Франческо, а вместе с ним и Джорджо стали изучать обнаженное тело, рисуя натурщиков в соседней бане, а затем на кладбище анатомировали трупы. Весной кардинал Ипполито был послан папой в Венгрию и приказал отправить Джорджо во Флоренцию для написания им там нескольких картин и портретов, которые он должен был пересылать в Рим.

Однако уже в июле, отчасти от переутомления за минувшую зиму, отчасти же от летнего зноя, Джорджо заболел и был на носилках перенесен в Ареццо, к великому огорчению Франческо, который тоже захворал и чуть не умер.

Однако, как только он выздоровел, Франческо, через посредство мастера резьбы по дереву Антонио Лабакко получил от магистра Филиппо из Сиены заказ на фреску с изображением Христа, беседующего со св. Филиппом, и с изображениями Мадонны и благовествующего ангела по углам в нише, расположенной над задней дверью церкви Санта Мариа делла Паче. Росписи эти очень понравились магистру Филиппо, что послужило поводом к тому, что Франческо в той же церкви на одной из восьми еще незаписанной ее грани изобразил Успение Богоматери. И вот, приняв во внимание, что ему предстоит написать эту вещь в месте не только общественном, но и таком, где были росписи редкостнейших мужей, как Рафаэль Урбинский, Россо, Бальдассаре сиенца и других, Франческо и вложил в нее все свое усердие, написав ее маслом по стене, почему ему и удалось создать прекрасное и весьма хваленое произведение живописи. В числе других фигур особенно удачной считается включенный им в историю портрет названного магистра Филиппо с молитвенно сложенными руками. Поскольку же, как говорилось, Франческо состоял при кардинале Сальвиати и был известен в качестве его питомца, его и стали величать и признавать не иначе, как называя его Чеккино Сальвиати, каковое прозвище он и сохранил до конца своей жизни.

После смерти папы Климента VII и избрания Павла III мессер Биндо Альтовити поручил Франческо написать на фасаде его дома, что у моста Св. Ангела, герб названного нового папы с несколькими большими и обнаженными фигурами, которые всем очень понравились. В это же время Франческо изобразил названного мессера Биндо, и получилась отличная фигура и прекрасный портрет, который, однако, был вскоре отправлен на его виллу в Сан Мидзано в Вальдарно, где он находится и посейчас. Засим в церкви Сан Франческо а Рипа он написал маслом на дереве великолепнейшее Благовещение, исполненное им с величайшей тщательностью.