Такой обычай имеет, однако ж, великие неудобства. Отец не может назвать детей жены своими, и сия неизвестность часто не подлежит и малейшему сомнению; холодность к детям есть следствие оного. В таких супружеских союзах, кои делают для приличия и продолжаются по нужде, в коих нежная любовь не имеет никакого участия, в таких, говорю, союзах нет никакого удовольствия супружества; ибо они не связуются детьми, которых только одна жена, а не муж может назвать своими. Трудно найти союз, не имеющий ни сладостей любви, ни утешения брака. Итальянцы нашли его, они называют сие чичизбеизмом.

Впрочем, некоторые модные дамы окружают себя чичисбеями только потому, что так водится; другие же и, конечно, многие, из одного кокетства, только для того, чтобы нравиться, кружить головы и дурачить старичков, которых иногда на порожнее место избирают они своими кавалер-сервентами, дабы они берегли их от наглецов, и к сему обыкновенно избираются такие почтительные люди, которые уже давно перестали быть дерзкими. За всем тем и при таком упадке нравственности истинная любовь и здесь случается; вопреки общего разврата пламенник непорочной страсти также воспламеняет сердце и счастье супругов также бывает здесь продолжительно, как и везде.

Знатные девицы воспитываются под надзором матерей наставницами; только достаточные отцы, следуя общему в Италии обыкновению, отдают дочерей до возраста в монастырь. Сицилийские баронессы[98], имея хорошее воспитание, очень любезны в обществе; они привыкают к людкости с малолетства, имеют полную свободу в обращении и преступления, столь частые в монастырях, в большом свете не слышны или очень редки. Родители не боятся здесь, чтобы дочь ушла; ибо несчастье сие случается только с теми, которые не позволяют дочерям своим и словечко молвить, не смеют выпустить их из виду; в общество привозят только на показ. Такие родители, конечно, не думают о том, что ничто столько не возбуждает молодых особ к пороку, как запрещение невинных забав. Потому-то монастырки, в строгом заключении своем ни о чем более не помышляя, как бы только скорее вырваться на волю, предаваясь мечтательности, как дети, наряжающие куклу, в воображении своем сотворяют себе близкого к оной суженого и, вышед в свет, влюбляются в первую живую куклу, которая им встретится.

Поэзия в таком здесь уважении, что хотя невесты и уверены, что объявление любви прозой бывает искреннее, нежели стихами; однако ж жених, делающий предложение стихами, получает преимущество пред тем, который объяснился бы прозой. Поэзия сицилийская, подобно пламенному их небу, дышит нежностью, сладострастием, украшается прелестными вымыслами, обнаруживающими дух народа, страстного к изящному, и сицилийцы в излияниях лести, столько нравящейся прекрасному полу, по справедливости должны почесться природными и удивительными стихотворцами.

При браках дворянства нет никаких суеверных обрядов; но пышность и расточение на свадебных пирах по законам моды есть более, нежели суеверие. Между простым народом наблюдается следующее: по совершении бракосочетания дружка подносит жениху и невесту большую ложку меду, приговаривая: «Живите в согласии и любви, будьте так счастливы, как сладок сей мед». Очень бы недурно, если бы к меду примешивали чего-нибудь горького, дабы чрез сие вразумить молодых, что в редком супружестве не встречаются неприятности, что путь жизни усеян тернием и что нет розы без шипов. По выходе из церкви новосочетавшихся сажают на обвешанных цветами и лентами ослов; сельская музыка, состоящая из волынок, кларнетов и флажолет, или гитары, начинает играть веселые песни; сват и дружка, в предвещание, что супруги будут иметь многих детей, беспрестанно до самого дому жениха бросают на молодых горстями пшеницу. Сие предвещание самым делом исполняется, ибо сицилийские женщины очень плодородны; многие имеют по 20 детей, а другие, как уверяют Фацелло и Каррера, рождают до 40. Обычай посыпать новобрачных пшеницей сохранился от языческих времен; ибо то же самое употреблялось при служении Церере, которая почиталась первым божеством острова Сицилии. Наконец, в ознаменование терпения и умеренности, молодые за столом не должны есть, после же обеда, дабы напомнить мужу, что он в новой жизни приемлет на себя трудные обязанности и заботы, отец молодой подает ему кость с сими словами: «Обгложи ее и ведай, что та кость, которую глодать тебе предстоит, гораздо тверже и труднее к сварению». Жениться в мае месяце, почитаемом несчастным, крайне стараются избегать. Суеверие сие перешло от римлян ко многим европейским народам, и хотя не верят сему точно так, как первому числу апреля, однако ж оно и доныне в употреблении.

Сицилийцы в пище умеренны и воздержаны; мяса употребляют очень мало; зелень, плоды, рыба и разного рода сладкие кушанья составляют самый роскошный их стол. Большое употребление мороженого и лимонада в столь жарком климате служат к прохлаждению, и, как врачи уверяют, к укреплению желудка; но излишество разных прохладительных, приправленных пряными зельями, производят болезнь, называемую здесь Umori Salsi, от скопления кислот происходящую. Продажа льда и снега доставляет великую выгоду; ибо сохранение оного стоит больших трудов. В зимнее время, когда на горах выпадает снег, лежащий только несколько часов, крестьяне как некую драгоценную манну сметают и набивают оным пещеры, на вершинах гор находящиеся, и помощью воды и соли тотчас претворяют снег в ледяную массу, который, будучи тщательно закрыт от солнца, сохраняется довольно долгое время, но как не каждый год выпадает на горах снег, то и неудивительно, что лед бывает иногда столь же дорог, как сахар. Пьянство почитается величайшим пороком, и хотя с первого взгляда на народ, судя по их восторгу и веселости, покажется оный иностранцу причастным сему пороку, но мне никогда не случалось видеть, даже из черни, пьяного, валяющегося на улице.

Дворянство одевается по-английски; дамы следуют парижским модам. Палермская чернь и вообще во всех приморских городах носят матросское платье и красный шерстяной колпак; крестьяне же и в самые жары не скидают своих толстых бурок с капуцинским капюшоном, который очень удобен в дождливую погоду; в холодное время надевают по две и по три бурки. Таковая одежда предохраняет их от опасных в сем климате простуд; ибо в горах, во время сильного зноя, простирающегося до 70, при сирокко до 80 и более градусов, теплый ветер вдруг переменяется на холодный. В женском наряде сохранилось нечто греческое. Поселянки весьма ловко носят покрывала и стан перевязывают кушаком.

Сицилийцы, как в чертах лица, так и характере сохраняют какую-то суровость; судя по наружности и делам, это еще тот самый народ, который обагрил руки на Сицилийской вечере. В 1800 году, когда французские войска возвращались по договору из Египта, одно транспортное судно остановилось в Агосте; 93 французских солдата, не умевших снести грубых насмешек, были побиты каменьями и кинжалами. В Палермо с турками случилось подобное же несчастье, и если бы не было там адмирала Ушакова, командовавшего тогда соединенным российским и турецким флотом, то приведенные в бешенство турецкие матросы, из коих у одного вор среди дня в лавке вырвал из рук кошелек с деньгами, могли бы произвести ужасное кровопролитие. Народ, хотя и зависит от дворянства и духовенства, однако ж страх кинжалов воздерживает несправедливость и притеснения и делает господ их кроткими и снисходительными. Поселяне не столько ленивы, каковыми почитают их некоторые путешественники. Порок сей принадлежит черни, скитающейся в больших городах, убийство и воровство которой происходят не от избежания горести или нужды; но от привычки к рассеянной и развратной жизни. Многие преступники признавались, что они совершили убийства единственно для того, чтобы на один вечер доставить себе удовольствие. Сии так называемые лазарони бродят по улицам, просят милостыню и если иногда в нужде вырабатывают что-нибудь на пристани, то все деньги несут в шинок, нанимают подругу, которых весьма много, пьют с ней, поют и пляшут, и как говорят, они «наслаждаются жизнью». Печальная мысль, что болезнь и старость лишит пропитания, никогда не беспокоит его воображения; ибо состояние нищего старца, по похвальной набожности богатых, есть самое беззаботное в рассуждении пищи и приюту. Правительство, не имея способов занять работой такое множество тунеядцев, не в силах отвратить многие убийства, ими совершаемые, однако ж со времени пребывания короля в Палермо оные случаются не так часто, как прежде. Ночью по всем улицам и переулкам стоят драгуны на лошадях и с заряженными ружьями; в 10 часов запирают шинки, чернь прогоняют в подвалы и никому без фонаря не позволяют ходить по улицам. При правлении вицероев нанять убийцу стоило не более 100 и 150 рублей, теперь же по строгости полиции и за тысячу такое злодейство редко купить можно.