Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инквизиция существует только по одному названию; власть сего судилища очень ограничена и пресечены все способы к злоупотреблениям. Несмотря на сие, никто, однако ж, не смеет похваляться своим безверием или превратно толковать принятые обряды веры. Судилище сие и при первоначальном своем учреждении испанскими королями не смело употреблять тех жестоких средств, кои были в обыкновении в Испании и Италии; народ противился сему, дворянство не терпело, чтобы испанский монах самовластвовал над ними. Все слишком ревностные инквизиторы за малейшее насилие, особенно когда они дерзали входить в разбирательство поведения и мнений баронства, неукоснительно были умерщвляемы рукой убийц.
Город Палермо, по древним своим преимуществам, управляется особым сенатом, состоящим из претора и шести сенаторов. Претор сверх того управляет хозяйственной частью и есть глава народных представителей в парламенте. Сенаторы, избираемые из грандов испанских первой степени, подобно римским сенаторам носят пурпуровые тоги. В уголовном суде председательствует так называемый юстиц-капитан; он же и предводитель дворянства. В Преторианском суде заседают трое судей, избираемых погодно королем из палермских граждан; они присутствуют также в уголовном суде и, участвуя в распоряжении городовых доходов, состоят в повелении претора.
Законы и судопроизводство
Сицилийские законы рассеяны и смешаны во многих старых толстых томах и кипе новых указов, которые в руках судей, подобно хамелеону, принимают на себя всякий цвет и изменяют оный в тех вещах, к коим приближают они сие животное; ибо одна власть, которая превыше всех законов, не судит, а только соглашается, что всякий цвет хорош. Власть сия иногда видит, что беспорядки со дня на день умножаются, что болезнь в теле государственном укореняется; слышит вопли страдающих; знает, что для пресечения сего зла надобно принять на себя некоторый труд или стоит только пожелать оного; но предполагая от излишнего напряжения сил своих более вреда нежели пользы, не делает никакого движения… И таким образом, борясь между предположениями и сущностью, не замечает смятения, не внемлет стонам, привыкает к немощи и излечения оной ожидает от случая или поверяет его таким людям, кои для польз своих единственно стараются о продолжении болезни.
Судопроизводство в Сицилии есть самая недостаточная, самая запущенная часть народоправления. Прежде, нежели дело достигнет трона, оно должно пройти, считая от баронского, чрез шесть судов, и часто случается, что государственный секретарь (Maestro Secreto), заметив малейшее отступление от приказного обряда, отсылает оное назад для рассмотрения снова, начиная с нижней инстанции, и потому дела праведные и неправедные продолжаются целые веки. Посему-то тяжбы здесь бесчисленны, ябеда составляет игру, изощряющую хитрость, подлог и обман; все небогатое дворянство в оной упражняется для того, чтобы чем-нибудь себя занять, избавиться военной службы, где нельзя нажиться страстью богачей иметь без нужды надобность в человеке, знающем ябеду для защищения их в суде от напраслины.
Стряпчие называются здесь докторами прав, и название сие им весьма прилично; они лечат сутяг точно так, как у нас лекари притворно больных – берут деньги и дают только пить воду с сахаром. Несмотря на то, что докторов здесь очень много, каждый из них нередко получает в год от 20 до 30 000 рублей, и сие делается, однако ж, законным образом по условию. Если дело сомнительно или запутано, приглашаются на совет другие правоведцы, общее мнение скрепляют они подписью, и доверенный доктор по сему наставлению ведет дело. Заботы докторов состоят в том, чтобы согласить судей, которые, получив за труды свои воздаяние наличной монетой, без труда убеждаются в том, в чем кому угодно. Судьи, а более секретари, на коих судопроизводство вращается как шар земной на своей оси, с давнего времени сделав привычку получать великую прибыль, не берут мало и считают за грех нажить в год менее 60 000 рублей. Они всякими способами спешат набить свой карман; ибо король переменяет их чрез каждые два года. Судьи и секретари получают малое жалованье и избираются из стряпчих.
Я один раз ходил в Королевскую палату. Какой шум, теснота, нечистота и духота; это храм неправды, где все ябедники, криводушные толкователи законов, приказные пройдохи стремятся отличить себя на поприще обманов. Президент, адвокат-фискал и трое судей сидели вокруг стола; всем им вместе было не менее 400 лет. Один из них потел под тяжестью большого парика, другой прохлаждал себя веером, третий зевал, четвертый спал; стряпчий, поднявшись на носки, держа в руках толстую тетрадь, кричал во все горло: La senta! La senta! послушайте! послушайте! И никто его не слушал: ибо дела читают только для одной формы. Решения суда, будучи основаны на сбивчивых и сомнительных законах, не имеют силы, и только одна воля и желание короля приводится в исполнение. Судьи, обязанные давать отчет в своих мнениях высшим чиновникам, зависящим от самопроизвольной власти, не могут быть беспристрастными хранителями законов и никогда не страшатся наказания за несоблюдение оных; ибо когда бы законы были ясны и точны, то не нужно бы было столь часто испрашивать королевские повеления, и судьи, так сказать, на каждом шагу никак не смели бы ошибаться. Тогда и самый хитрый правоведец из противоречий указов не мог бы извлечь своего оправдания; ибо наказание немедленно бы следовало бы за преступлением.
Приказный слог учен и надут; в нем столько повторений, столько «вышереченных», «нижеименованных», «дондеже», «паки», «убо» и «сугубо», столько выходок из римских прав и примеров из древней и Священной истории, что, читая или слушая дело, как говорится, уши вянут; нет никакой связи, нет силы, красноречие самое педантическое; ибо дела пишутся единственно для того, чтобы длинным, бестолковым разглагольствованием наскучить судьям, принудить их скорее подписать оные, что и делается ими; ибо они знают, что дело после них будет рассматриваться еще несколько раз и что за сумбур им ни слова не скажут; ибо и самые злоупотребления остаются без внимания. Они, не входя в обстоятельства дела, не внимая даже здравому смыслу, подписывают только те из них, за которые отсчитано им звонкой монетой.
В уголовном суде дела текут столь же медленно, как и в гражданской управе. Сажают в тюрьму без разбора; почему иногда невинные, еще до рассмотрения их обвинения, от заразительного пара и омерзительной нечистоты умирают в оных. В сравнении совершаемых здесь убийств смертная казнь очень редко бывает. В уголовном преступлении, несмотря на несомнительные обличения, закон требует добровольного признания; но доколе преступник не признался, его сажают в тюрьму, и если в сей гробнице, лишенной света и воздуха, высидит он четыре года, то отсылают на галеры. Тому несчастному, которому уже прочтен смертный приговор, дается для оправдания отсрочка на месяц; тут нельзя не заметить благотворной цели законов. В сию ужасную для осужденного отсрочку к защите его является так называемый стряпчий бедных, на которого праводушие и честность всякий несчастный положиться может; ибо король на почтенное звание сие обращает особенное свое внимание и избирает в оное наиболее мужей бескорыстных, богатых, а более всего кротких и великодушных.
В столь многих недостатках, в сем хаосе гражданского управления, которого беспорядки, конечно, угнетать могут подданных более самой войны, есть и нечто доброе. Я разумею сословие стряпчих, которые, не подражая и не следуя правилу собратий своих: «любить ябеду и жить на разорении тяжущихся», имеют свое честолюбие и свою славу. Первостатейные стряпчие добрыми делами своими заслужили в обществе великое уважение. Они, имея надзор над младшими, без просьбы берут на себя защищать бедняка от неправд богатого; берут на себя все издержки судопроизводства и ни под каким видом и малейшего знака признательности за труды в таком случае не принимают. Другие не иначе принимают на себя ходатайство по делу, как по убеждении в правоте и справедливости просящего, и если сии получают условленную плату, то равно, как и первые, могут гордиться именем защитника невинности. Объявление судебных приговоров рождает удивительное соревнование и есть основание той чести и правоты, которая без робости в благородном стремлении заслужить одобрение и похвалу благомыслящих, в судах смело возвышает глас истины, часто изъясняется в оскорбительных выражениях на счет правительства, и к чести короля должно сказать, что он сих достойных людей особенно уважает и старается отличать их своей милостью и лаской. Пример такого поведения первостепенных стряпчих имеет благотворное влияние и на подчиненных, видящих, что одно средство нажиться честным образом есть заслужить доверенность публики, которая не иначе приобретается, как прилежанием, знанием и бескорыстием. Труд их не остается без награды, ибо более известные доктора прав, имеют значительные имущества.