Момент был выбран неподходящий. В воздухе ощущалась гроза, и не следовало бы покидать Францию, но Сент-Экс понимал, что ему надо приноравливаться к мнению переводчика и издателей, слишком много хорошего сделавших для него. Прибыв в Нью-Йорк на пароходе, он снова остановился в «Ритц Карлтон» и несколько дней был занят тем, что подписывал подарочные экземпляры книг, давал интервью (которые терпеть не мог) и позировал фотографам. Максимилиан Беккер, его литературный агент, иногда брал его на экскурсию по Гарлему. Сент-Экс с удовольствием отправлялся с ним, чтобы отвлечься, но полуденная жара Манхэттена угнетала, и Антуан не скрывал радости, когда Андре Мориз, тогда возглавлявший Французскую летнюю школу, пригласил его провести пару дней в Миддлбурге, штат Вермонт. Он отправился туда со своей приятельницей Ивонной Мишель (французская журналистка, с которой он познакомился у Жана Пруво) и Пьером Лануксом и по дороге туда поразил их рассказом о фантастическом количестве энергии, таящемся внутри атома. Он поведал им, что уже создан механизм разложения атома, и это вполне могло бы привести к уничтожению планеты. Его спутники впервые тогда услышали о ядерной энергии.

В Миддлбурге в честь Антуана давали званый обед, и, поскольку погода стояла достаточно теплая, он уселся под большим деревом и развлекал слушателей (приблизительно человек сорок), разместившихся кружком вокруг него, достоверными рассказами о своих приключениях. Эдварда Харви, тогда учащегося летней школы, особенно поразил (впрочем, как и всех остальных) эпизод со львенком: рассказчик передавал свои эмоциональные впечатления о битве со зверенышем внутри кабины «симуна». «Сент-Экс удивил меня своим ростом, слишком высоким для француза, хотя я знавал много высоких людей. У него были темные волосы, но он заметно лысел. Полноватый, с круглым лицом, он напоминал мне добросердечного монаха с выбритой на голове тонзурой. Взгляд темных глаз был очень внимательный. Он говорил смешно шепелявя, и его шепелявость как-то особенно абсурдно не гармонировала с его комплекцией».

Сразу по приезде в Нью-Йорк Сент-Экс позвонил друзьям в Париж, чтобы узнать их реакцию на создавшуюся международную обстановку. С каждым днем заголовки в газетах становились все крупнее и все мрачнее, росла и снедавшая его тревога за судьбу семьи и страны. Не в силах дольше выдерживать подобное напряжение, 20 августа он сел на борт «Иль де Франс» и шестью днями позже сошел на берег в Гавре. Риббентроп находился в Москве, внося последние штрихи в неправдоподобный нацистско-советский договор, подписание которого уже спустя три дня произвело эффект разорвавшейся бомбы. Судьба Польши была скреплена печатью, и в течение недели Европа оказалась ввергнутой в войну.

4 сентября Сент-Экзюпери вызвали на военный аэродром Тулуза-Франказаль (как резервиста военно-воздушных сил призыва 1923 года), где он получил приказ приступить к своим обязанностям. Жан Жираду, драматург, в чьей парижской квартире частенько можно было увидеть Сент-Экса в предвоенные годы, попытался привлечь друга в информационную службу, только-только созданную правительством Даладье, но Сент-Эксу это не показалось интересным. Он никогда не чувствовал себя уютно в конторе и не мог представить себя в роли составителя поверхностных официальных сообщений и бойких увещеваний для мальчиков, воюющих на фронте. Он не собирался становиться одним из тех избалованных интеллектуалов, кто, как он позже написал в «Военном летчике», «держит себя в резерве, подобно банкам с вареньем на полках Пропаганды, чтобы быть съеденными после войны».

6 сентября он отправился на своем восьмицилиндровом «бугатти» на базу в Тулузе, и провожал его Луи Кастекс, тот самый, что помог ему получить разрешение на полет через Атлантику с Гийоме. Ему присвоили временное звание капитана и назначили в авиационное подразделение, которому предстояло пройти обучение бомбардировке дальнего действия. Назначение вызвало у Сент-Экса почти столько же недовольства, сколько предложение Жираду, поскольку учебный курс обещал продолжиться несколько месяцев. Да и в любом случае он не имел никакого желания принимать участие в беспорядочном бомбометании, свидетелем которого сам стал в Испании и видел на киноэкране, как японцы практикуют подобное в Китае. Полковник, командующий на базе Франказаль, похоже, проявит понимание, сначала позволив Сент-Экзюпери «набить руку», в ежедневных «вылазках» на «симуне», а затем активно поощряя его получить перевод в истребительную эскадрилью.

Антуан продолжал вести эту странную жизнь, такую же ненормально спокойную, какой была эта «притворная война», бушевавшая между линиями Мажино и Зигфрида, где несколько блуждающих пуль и случайных снарядов пролетали над бельевыми веревками, натянутыми между створками орудий и колючей проволокой. Пока Польша разрывалась на куски немецким орлом и русским медведем, Сент-Экзюпери и Кастекс развлекались полетами по краю Пиренейского предгорья и исследованием прекрасных зеленых долин, по которым когда-то прошагал отступающий Карл Великий и его войско, а затем летели над восхитительными искрящимися башенками и каменными валами Каркасона. Но по окончании ежедневных «вылазок» Сент-Экс мчался в «Гранд-отель», его обиталище в Тулузе, где обзванивал друзей в Париже, умоляя их пустить в ход все свои связи, нажать на все рычаги, лишь бы он получил назначение в боевое подразделение.

«Я задыхаюсь все больше. Атмосфера этого места непригодна для дыхания, – написал он другу в письме, приведенном его биографом Пьером Шеврие. – Мне многое хочется сказать по поводу этих событий. Но как бойцу, не как туристу». «Это мой единственный шанс подать голос. Ты же знаешь… Спаси меня! – умолял он, добавляя: – Не обращайся к Дора, пока все другие возможности попасть в подразделение истребителей не будут исчерпаны».

С началом военных действий «Эр-Блю» Дора поглотила «Эр-Франс», а его самого прикомандировали к Генеральному штабу возглавлять группу летчиков для перевозки старших штабных офицеров во время их высоких миссий. Дора с огромным удовольствием сделал бы все, лишь бы его друг вошел в состав его подразделения, но Сент-Эксу не слишком хотелось переправлять генералов и другое начальство от одной части фронта к другой, а то и в Лондон, Брюссель или Северную Африку. И пока он волновался за свою судьбу в Тулузе, все дождливые дни проводя перед школьной доской, где даже дипломированные офицеры, окончившие Эколь политекник (Политехническую школу), приходили в изумление от того, с какой легкостью он справлялся с запутанными математическими задачами, его друзья в Париже вели долгие и нудные переговоры с влиятельными должностными лицами, пытаясь обеспечить его перевод.

Все десять недель ушли на прорыв сквозь заграждение из официальных запретов. Доктора военной авиации, обследовавшие Антуана на предмет возможности призыва на действительную службу, не скрывали своего мнения. Тридцатидевятилетний пилот с частично парализованным плечом вполне определенно и без всяких вопросов должен быть отстранен от полетов и переведен на работу с личным составом. Потребовалось вмешательство генерала Даве, отвечавшего за программу подготовки бомбардировщиков и, к счастью, друга Сент-Экзюпери, чтобы снять это начальное вето. Но на том дело не кончилось. Сент-Эксу предстояло выдержать сражение и пробиться через все приемные министра авиации к Ги Ла Шамбре, где было, наконец, согласовано, что, хотя и слишком старый и непригодный для службы летчиком-истребителем, он все еще может летать в качестве авиационного разведчика. Соответственно его направили в группу 2/33 стратегической разведки. Антуан отпраздновал радостную новость в кафе «Дё маго», которое он превратил в свой неофициальный штаб для заключительных стадий своего блицкрига против бюрократии, заказав официанту принести ему колоду карт, чтобы он мог ослепить друга Жан-Поля Сартра Пьера Боста демонстрацией загадочного искусства фокусника.