Высотные испытания, которые разведывательная авиагруппа 2/33 предприняла, показали, что пулемет на «Поте-63» неизменно заклинивает после первой пары очередей. Это обеспечило Сент-Экса ключом, который он намеревался использовать. Взобравшись в американский «сото», который он обменял на свой старенький «бугатти» (не созданный для суровой зимы), Антуан добрался до Парижа прямиком в Национальный центр исследований. Здесь он был представлен профессору Фернану Ольвеку из Сорбонны, которому и изложил суть проблемы.

Множество испытаний в лаборатории глубокого замораживания центра в скором времени позволило определить источник неприятности: конденсата пара в стволе после первых выстрелов было достаточно, чтобы заморозить автоматический привод и заклинить пулемет. Смазочные материалы, используемые пилотами, не поглощали влагу, и необходимо было применить что-то похожее на глицерин, дабы абсорбировать влагу, появляющуюся во время стрельбы. Ответ был найден – метил-гликоль. 14 января 1940 года Ольвек и несколько его помощников из Национального центра исследований были тепло приняты в Орконте. Благодаря инициативе Сент-Экзюпери им потребовалась пара недель на решение проблемы, которая донимала группу в течение четырех долгих месяцев.

Тем не менее, им крупно повезло, что они застали Сент-Экзюпери в добром здравии, поскольку за два дня до их прибытия он чуть было себя не угробил. Группу подрядили на учебные ночные полеты, ставшие вдвойне опасными из-за затемнения, которое строго соблюдалось вокруг летного поля. 12 января Сент-Экс вылетел на ночной тренировочный полет с целью ознакомления с «потайными» огнями летного поля. Во время короткого инструктажа за день до полета ему скрупулезно объяснили, что, как только самолет пойдет вниз на посадку над темным полем, появится длинная линия из ламп со снятыми колпачками, напоминающая вертикальную стойку буквы «L», в то время как два других знака на некотором удалении (приблизительно в 30 ярдах) направо от нее образуют основу этой же буквы «L». Сент-Экзюпери, возможно мысленно погруженный в научные проблемы, которые он обсуждал с Ольвеком день или два назад, слушал вполуха и, когда снижался на своем «Поте-63», очевидно, напрочь позабыл инструкции. Жан Израель сидел спереди на месте наблюдателя, а Сент-Экс – за рулем управления, слегка позади и выше его. Обычно самолет следовало направлять на темное пятно между вторым и третьим указателем справа, но вместо этого Израель заметил, как «поте» медленно уходил влево и шел прямо в промежуток между первой и второй лампой. Предположив, что Сент-Экс исправит направление, Жан ничего ему не сказал, о чем ему пришлось сожалеть минутой позже. «Поте» продолжал снижаться на том же курсе, и внезапно длинная линия прикрытых колпаками ламп, указывающая направление посадки, исчезла в ночи, заслоненная каким-то объектом с неясными очертаниями, который они не могли различить в темноте. Реакция Израеля (инстинктивная реакция пилота) была такова: с силой оттянуть назад ручку управления в надежде перелететь препятствие. Вместо этого Сент-Экзюпери подтолкнул ручку вперед. «Поте» пошел носом вниз, с глухим стуком тяжело ударился колесами о землю и подпрыгнул прямо над темнеющим препятствием, которое оказалось аварийным прожектором, снабженным автономными дизельными генераторами. Шасси «поте» были повреждены, но Сент-Эксу и Израелю удалось невредимыми выбраться из продолжавшей вибрировать машины. Они вернулись осмотреть прожектор высотой более шести футов. Столкновение с ним было бы неизбежным, если бы Сент-Экс, как и положено, потянул рукоятку на себя. Трудные и суровые годы работы в «Аэропостали» не прошли даром и научили его неприятному искусству заставлять самолет подпрыгивать над буреломами и канавами и разгонять двигатель во время аварийного приземления на берегу моря, чтобы не дать колесам слишком глубоко и слишком быстро зарыться в песок. Рассеянным он мог быть, но в случае необходимости проявлял мастерство и большой опыт.

* * *

Буквально через четыре дня после того, как они с Израелем были на волосок от смерти, разведывательная авиагруппа 2/33 получила приказ перебазироваться на новый аэродром в Ати-су-Лаон, расположенный совсем близко от города Лаон, к северо-востоку от него. Война в Польше завершилась, немцы занялись переброской дивизий на запад, и французское высокое командование хотело знать, какие силы сконцентрировались против Бельгии и Голландии. Офицеры и солдаты с грустью распрощались с симпатичными жителями селения Орконт, которые, казалось, с большим сожалением провожали их в путь, и отправились на северо-запад. Стояли жестокие морозы, и новое заснеженное летное поле выглядело особенно неприветливым. «Изъеденный молью лес» (так записано в «Вахтенном журнале») – единственное, чем прерывалась монотонность плоского белого ландшафта. А почти единственным сувениром, оставленным предыдущим подразделением, был непонятно зачем вырытый, наполненный крысами блиндаж в самом центре заснеженного поля. Офицерскую столовую сделали в большой, пустой и (в течение первых двух дней) никак не прогреваемой вилле. Сент-Эксу выделили одну из расположенных наверху комнат, и он провел там особенно холодную ночь, поскольку центральное отопление еще не работало, а за окном мороз дошел до 25 градусов. За исключением командира авиагруппы, который занимал комнату рядом с Сент-Эксом, офицерам пришлось расквартироваться в деревне Монсо-лё-Ваас, в то время как рядовые и сержанты располагались на ночлег в сараях.

«Я испытываю отвращение к своему новому существованию, – написал Сент-Экзюпери другу в Париж несколькими днями позже. – Это центральное отопление, этот платяной шкаф с зеркалом, эта полуроскошь, эта буржуазная жизнь… Только теперь я осознал, как полюбил Орконт… Я снова чувствую себя в море… Я не хотел этой коммунальной жизни. Я предпочел бы присоединяться к ним в тишине. Я хотел бы входить с улицы, из моего сельского дома или с десяти тысяч метров. Ольвек был не прав, если он думал, будто меня покорили песни общей кают-компании. На равных, о да. Без тени снисходительности. Столь же счастливый, как они, чтобы вдруг запеть. И эта хорошая земля, где мои корни. Но все небо для моих веток, и чужестранные ветра, и тишина, и свобода одиночества. Я могу чувствовать себя превосходно один в толпе. Бок о бок с ними, но моя голова только для меня. И мое логово. Здесь у меня больше нет логова…»

Через две недели капитана Шунка на посту командира авиагруппы сменил майор Анри Алиас, невысокий, жилистый офицер, чьи решительные интонации компенсировались обаятельным лангедокским акцентом. Большая часть февраля ушла на тренировочные полеты на большой высоте, поскольку облачная погода и снегопады препятствовали выполнению разведывательных заданий. Но один «острый» момент для Сент-Экса все-таки был, когда из Генерального штаба пришел приказ об откомандировании его в Париж, где ему предстояло сотрудничать с Национальным научно-исследовательским центром.

Его не знающий покоя ум на протяжении всех этих недель относительной бездеятельности был занят изобретением нового навигационного устройства, способного дать пилоту точную информацию об удалении его самолета от базы.

Основополагающий принцип действия был прост: самолет испускал электромагнитный сигнал (через катод), немедленно получаемый обратно с базы на другой частоте. В зависимости от срока прохождения сигнала стрелка компаса автоматически отклонялась на соответствующее число градусов. При этом каждый градус соответствовал одному километру удаления. Отметка 275 градусов, таким образом, подразумевала, что самолет находился на удалении 275 километров от базы. Такой же прибор, установленный на командном посту на базе, позволял руководителю полетов точно знать, на каком удалении от аэродрома находится каждый самолет. Эту идею, запатентованную Сент-Экзюпери в феврале 1940 года, он подробно обсуждал с Жаном Израелем, выпускником Эколь сентраль, и капитаном Максом Желе, выпускником Эколь политекник, недавно принявшим командование над 4-й эскадрильей. Сент-Экзюпери также обсуждал этот прибор с Ольвеком и высокими должностными лицами в Париже, и те решили перебросить Сент-Экса в Париж, где его творческая изобретательность, как они полагали (и вполне справедливо), могла быть применена с большей пользой, нежели во время разведывательных операций. Но для Сент-Экзюпери, имевшего лишь одно желание – разделить опасности со своими фронтовыми товарищами – возвращение в Париж в это время означало катастрофу, которую нужно избежать во что бы то ни стало. Все десять недель, что он находился в разведывательной авиагруппе 2/33, он проводил исключительно в тренировочных полетах, а теперь его переводили оттуда прежде, чем он выполнил хотя бы одно боевое задание.