Хотя термин «враг народа» был в обиходе и раньше, после 1934 года Сталин наполнил его конкретным содержанием. Еще в «Закрытом письме», которое ЦК партии направил в республиканские и областные парторганизации 29 июля 1936 года и к которому Сталин непосредственно «приложил руку», подчеркивалось, что враг народа обычно выглядит «ручным и безобидным», что он делает все для того, чтобы «потихоньку вползти в социализм», что это люди, не принявшие социализма, и чем безнадежнее будет их положение, тем охотнее «они будут хвататься за крайнее средство…».

Как мне рассказывал А.А. Епишев, работавший в 1951–1953 годах заместителем министра государственной безопасности, Берия любил на совещаниях подчеркивать мысль, авторство которой он приписывал Сталину: «Враг народа не только тот, кто вредит, но и тот, кто сомневается в правильности линии партии. А таких среди нас еще много, и мы должны их ликвидировать…» Епишев, скупой на рассказы о себе, делился в редкие минуты откровений:

– Удалось с трудом вырваться из бериевского вертепа. После неоднократных просьб отпустить меня вновь на партийную работу Берия зловеще бросил:

– Не хочешь со мной работать? Ну что же – как хочешь…

– Через несколько дней меня направили в Одессу, – продолжал собеседник, – вновь избрали первым секретарем обкома, а вскоре ко мне зашел начальник областного управления МВД и предложил с завтрашнего дня оставаться дома. Я знал, что это значит: со дня на день будет арест… А тех, кто работал рядом с ним и в чем-нибудь сомневался, Берия считал не «простыми» врагами народа. Меня чудом спас счастливый случай: Берию в эти самые дни арестовали… «Враг народа» была универсальная форма отбора тех, кто не подходил под сталинский ранжир…

Думаю, это образное выражение Епишева довольно верно схватывает существо вопроса. Ну а не подходили под «сталинский ранжир» многие. Большинство же просто обвинялись в том, что они не подходят. Таким образом, сталинская концепция «врагов народа», внешне заимствованная «вождем» у руководителей Великой французской революции, ничего общего с их пониманием не имеет. Робеспьер, установивший революционно-демократическую диктатуру, видел врагов в обладателях «несправедливо приобретенного богатства и тиранической аристократии». Сталин, подчеркну еще раз, – во всех тех, кто даже потенциально мог не разделять его взглядов. Даже инакодумство, само подозрение в нем считалось враждебным деянием. Никто не выступал против единовластия Сталина, но он чувствовал, что в душе многие, особенно из ленинской «старой гвардии», не одобряют его, Сталина, социализм. Этого было достаточно, чтобы беспредельно подозрительный и жестокий диктатор постепенно созрел для страшного решения.

Сталин с помощью идеологического аппарата исподволь нагнетал в стране атмосферу подозрительности, настраивая на ожидание предстоящей кровавой чистки.

Подавляющее большинство советских людей безоговорочно поверили, что идет борьба не на жизнь, а на смерть с людьми, которые не оставили надежд реставрировать капитализм в нашей стране. Передовицы газет уже в январе 1937 года пестрели заголовками «Шпионы и убийцы», «Торговцы Родиной», «Троцкист вредитель – диверсант – шпион», «Подлейшие из подлых», «Троцкистская шайка реставраторов капитализма»… Непрекращающийся «массаж» общественного сознания давал свои плоды: люди негодовали, узнав о подлости тех, кто так долго «маскировался».

Как это могло произойти? Почему Сталину и его окружению удалось убедить партию, народ в том, что они живут среди врагов? Как обосновывалось настоящее безумие шпиономании и вредительства? В значительной мере на эти вопросы отвечает февральско-мартовский Пленум ЦК партии 1937 года.

На Пленуме, который продолжался около двух недель, было заслушано немало докладов. Начал секретарь ЦК А.А. Жданов, доложивший о подготовке парторганизаций к выборам в Верховный Совет СССР по новой избирательной системе и перестройке партийно-политической работы. Жданов, который уже стал пользоваться особой благосклонностью «вождя», в своем докладе высказал ряд как будто верных мыслей. В частности, он подчеркнул, что «новая избирательная система означает гораздо более широкую гласность в деятельности советских организаций». Он вполне справедливо поставил вопрос о состоянии внутрипартийной демократии как важнейшем условии нравственного здоровья ВКП(б). Но тут же привел цитату Сталина о том, что, хотя «нам бьет в глаза культурная работа диктатуры», органы подавления сегодня так же нужны, как и в период гражданской войны. Мы не можем не учитывать, продолжал докладчик, что, «пока наши люди дремлют и раскачиваются, враги уже действуют…». А в партии обстановка, по словам Жданова, непроста. Ряды партии редеют; в ней оказалось немало врагов. Далее он заявил: «Вредная практика кооптации укоренилась и зашла далеко. Практика кооптации нарушает законное право членов партии принимать участие в выборах своих руководящих органов».

Затем секретарь ЦК привел любопытные данные. В бюро райкомов и горкомов кооптировано до 59 % членов и кандидатов в члены бюро. В Киеве, например, заявил Жданов, 19 октября 1934 года в горком кооптировали сразу 14 человек, в том числе Ашрафьяна, Дзениса, Сенченко, Тодера и других, оказавшихся врагами народа. В Харьковском горкоме из 158 членов и 34 кандидатов, избранных на IV городской партийной конференции, осталось только 59, а кооптировано 61. А бюро горкома, за исключением одного, состоит целиком из кооптированных. В Ленинском районе Харькова 4 апреля 1936 года ставился вопрос об «исключении целой пачки людей», говорил Жданов. Пригласили и актив. Зачем? А затем, что на пленуме райкома присутствовали 10 членов, а надо было вывести 12 человек! Так 10 человек сожрали 12 человек! (Смех среди участников Пленума.) Жданов еще долго приводил подобные примеры.

То были не просто симптомы партийной антидемократии. В партии создавалась атмосфера законности беззакония, дозволенности широкого использования силовых методов. Сталиным и его окружением уже был создан моральный климат, в котором стал возможным переход от административных методов решения проблем к методам прямого насилия над потенциальными противниками.

К началу Пленума «господствующая личность» уже провела «разведку боем». Я имею в виду расправу над Зиновьевым и Каменевым, другими большевиками. Народ поддержал. Сталину мешали эти деятели, низведенные до мелких служащих, но много знавшие о нем. Например, о тех совещаниях, которые проводил Сталин у себя в кабинете, настраивая Зиновьева и Каменева против Троцкого; о его многочисленных интригах, подделывании старых партийных документов (Сталин организовал, например, «записку» Вл. Сорина и Е. Стасовой о необходимости внесения изменений в протоколы заседания ЦК от 23 февраля 1918 г. о Брестском мире); о загадочной истории болезни и смерти М.В. Фрунзе и других сомнительных страницах былого, которые «вождь» никогда не ворошил. Зиновьев и Каменев уже сидели. Но он жаждал отправить их в небытие.

15 августа 1936 года Зиновьев и Каменев по личному распоряжению Сталина вновь были преданы суду. Еще не начались заседания, не оглашено обвинительное заключение, а газеты и радио дружно требуют: «Смерть гадам!», «Нет пощады врагам!», «Врагов народа – на свалку истории!». Сталинская месть не знала компромиссов: его бывшие коллеги по Политбюро были приговорены к смертной казни и расстреляны. Их последняя мольба – письма с просьбой о помиловании к Сталину – осталась без ответа. «Вождь» надеялся, что вместе с Каменевым умрет и сделанное им на XIV съезде партии заявление: «…я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба…»; что вместе с Зиновьевым умрет и его оценка Сталина как «кровавого осетина… не ведающего, что такое совесть…». У истории много тайн. Но надеяться на то, что они всегда будут нераскрытыми, не мог, не должен был даже Сталин. Да, оба были «оппозиционерами». Оба боролись за власть, за свое видение путей развития. Часто виляли, были непоследовательными. Но врагами социализма, народа не были никогда. Сталин не любил ограничиваться одним «слоем» обезвреженных врагов. А посему у Зиновьева, Каменева, сотен, тысяч других, кому он «отказал в доверии», были уничтожены или сосланы и семьи. Так, вслед за Л.Б. Каменевым погибли его жена, два сына (один не достигший совершеннолетнего возраста), брат с женой… Сталин вырубал не только деревья, но и поросль вокруг. В тридцать седьмом эта рубка превратилась в круглосуточный «лесоповал».