Учитывая сказанное и принимая во внимание, что и при жизни Ленина т. Бухарин вел борьбу против партии и против самого Ленина (как и Рыков), все происшедшее не является случайным или неожиданным, а посему (далее написано рукой Сталина. – Прим. Д.В.) «исключить Бухарина и Рыкова из состава канд. в члены ЦК ВКП(б) и из рядов ВКП(б). Передать дело Бухарина и Рыкова в НКВД».

Ни слов «товарищей», ни сокращений «тт.» здесь уже нет…

Убрать Бухарина и Рыкова сразу Сталин, однако, еще не мог. Их слишком хорошо знали в народе и партии. Нужен был процесс, а для того чтобы обвиняемые к нему «созрели», требовалось время.

Сталин был незаурядным политическим Режиссером и Драматургом. В отличие от Шекспира, сказавшего устами Гамлета: «Быть или не быть?», дилеммы у него не было. Эту особенность его зловещей политической натуры стоит подчеркнуть: гамлетовская дилемма касалась одного Гамлета. Сталин же решал судьбы тысяч и миллионов людей. Так триумф «вождя» оборачивался страшной трагедией народа.

Решения Пленума ЦК дали чудовищный импульс. Уже в марте 1937 года в республиках и областях прошли пленумы партийных комитетов. На них не только излагались установки «вождя», но и докладывались первые результаты по их выполнению. Вот, например, несколько выдержек из доклада Жданова, сделанного им 15 марта 1937 года в Ленинграде:

«Бухарин и Рыков, как оказалось, ничем не отличались от зиновьевцев и троцкистов. Это одна шайка разбойников. Более позорного, более гнусного, более отвратительного поведения, как вели себя Бухарин и Рыков, я не припомню. Четыре дня мы добивались от них правды. Но даже искры, даже намека на человеческое отношение к партии мы не дождались. Как с их стороны было заявлено, что мы им не судьи». Далее Жданов решился как можно унизительнее «выставить» Бухарина перед ленинградскими коммунистами. Мол, его голодовка актерский прием: «В 12 часов ночи поплотнее поел, как следует, и до 10 утра объявил голодовку…»

Жданову уже было что сказать и о развернувшейся в Ленинграде «работе» по выявлению «врагов»: «…на Кировской и Октябрьской железных дорогах вскрыто 8 вредительских групп; 10 групп – на заводах города, а также в НКВД, в ПВО, в партийном аппарате…» За короткое время во всех райкомах были выявлены «гнезда врагов»: в Выборгском районе – 13 человек, Василеостровском – 12, Кировском – 12… всего 223 партийных работника. «Можете представить засоренность партийного аппарата!»

Энергичными мазками Жданов продолжал рисовать картину засилья врагов в городе – колыбели революции. «Институт красной профессуры с 1933 по 1936 год выпустил 183 человека. 32 из них уже арестованы. Из 130 оставшихся сейчас в Ленинграде – 53 выявлены как враги народа», – под гул негодования продолжал один из сталинских теоретиков и практиков террора. Такой же гул, раскаты возмущения шли по всей стране. Недоумение, страдания, страх были, напротив, немыми, безмолвными.

Более полувека минуло с тех пор, а боль и горечь утрат остались. Как мне пишет К.А. Кужела, 80-летний ветеран из Перми: «Почти каждую ночь я вижу себя, молодого, в далеком колымском лагере и каждый раз просыпаюсь от ужаса…»

На иконописных изображениях Страшного суда, перед которым, в соответствии с евангельским словом от Матфея, предстанут все, художники изобразили кары за грехи земные. Разбойникам – повешение, сребролюбцам – льют в горло золото расплавленное, блудникам и блудницам – геенна огненная, священникам, не радевшим о стаде своем, – прямой путь в ад. Старые богомазы изобразили и растерянного человека с распростертыми руками, не знающего, куда идти: половину жизни он жил праведно, а остальную грешил неоглядно. Клеветники висят, за языки повешенные. Нашлось на библейских картинах и место судьям немилостивым и неправедным; поедает их жадно «червь неусыпающий». Однако, глядя на эти творения старых мастеров, трудно понять, что руководило действиями судей неправедных, попирающих самое святое – справедливость.

Совсем иное дело с судом неправедным, который чинил расправу с бывшими и потенциальными «оппозиционерами». Главный Режиссер судебных политических спектаклей знал, чего хочет. Сталин ненавидел Троцкого. Но не отвергал некоторые его методы, хотя никогда в этом не признавался. Напомню, что в его библиотеке были практически все книги Троцкого. Одна из них – «Основные вопросы пролетарской революции» – была близка ему по духу. Особенно раздел «Терроризм и коммунизм», где Троцкий пишет: «Революция требует от революционного класса, чтобы он добился своей цели всеми средствами, какие имеются в его распоряжении: если нужно – вооруженным восстанием, если требуется – терроризмом… Там, где он (революционный класс. – Прим. Д.В.) будет иметь против себя вооруженный заговор, покушение, мятеж, он обрушит на головы врагов суровую расправу. Вопрос о форме репрессии или об ее степени, конечно, не является «принципиальным». Террор может быть очень действен против реакционного класса, который не хочет сойти со сцены. Устрашение есть могущественное средство политики…» Конечно, Сталин, приступая к «великому очищению», скорее всего, разделял идеи, высказанные Троцким еще полтора десятилетия назад. Он следовал этим рецептам периода революции и гражданской войны, но применил их, однако, когда, по его же словам, «социализм победил полностью». Нет никакого сомнения в том, что Сталин видел в массовых репрессиях «законный метод» диктатуры пролетариата и тогда, когда эксплуататорских классов в стране не осталось. Ведь именно так Жданов разъяснял установки сталинского доклада на февральско-мартовском Пленуме: «Репрессия имеет воспитательную роль». Конечно, можно спросить: что понимать под «репрессией»? Едва ли есть сомнение в том, как понимал суть репрессий Сталин. В этой связи хотелось бы сделать одно отступление.

Судя по многочисленным письмам, которые я получаю после своих публикаций, среди читателей есть и такие, которые хотели бы вывести сталинские репрессии «за скобки». Согласны анализировать все его шаги, «заслуги», «свершения», но не хотят даже говорить о репрессиях. В лучшем случае отсылают к Ежову, Берии и т. д. Происходит своеобразное «расслоение» биографии: признается то, во что эти люди верят. Когда я читал тома дел с фамилиями погибших, невинно погибших «благодаря» Сталину тысяч людей, я как бы слышал их голоса из давно ушедшего: вечное недоумение, смертельную тоску, отчаяние и утраченные надежды. Думаю, хорошо бы этим людям, пытающимся обелить деспота, дать почитать эти тома. Репрессии – крайнее выражение диктаторского единовластия – являются апофеозом аморальности. Сталин медленно, но неуклонно шел к тотальному террору. Но ему, человеку злого, хитрого ума, были необходимы «оправдательные» аргументы перед партией, народом, историей. Этих аргументов у него не было. Он их сфальсифицировал, сфабриковал, в частности с помощью политических процессов. Сталин, дирижировавший из-за кулис этими процессами, преследовал ясные для себя цели.

После процесса над Зиновьевым и Каменевым 23 января 1937 года в Москве начался так называемый процесс «семнадцати». Здесь вместе с Пятаковым, которого Ленин назвал в своем «Письме к съезду» человеком «несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей», было еще шестнадцать обвиняемых. Главная цель процесса – доказать, что Троцкий с помощью этих людей организовывал вредительские акции, готовил реставрацию капитализма в СССР. Процесс так тщательно «подготовили», что Пятаков, с его выдающейся волей, красочно описывал свою встречу с изгнанником в Осло (где подсудимый никогда не был), говорил о том, что Троцкий в своей «директиве поставил два варианта о возможности нашего прихода к власти. Первый вариант – это возможность прихода до войны и второй вариант – во время войны. Первый вариант Троцкий представлял в результате, как он говорил, концентрированного террористического удара. Он имел в виду одновременное совершение террористических актов против ряда руководителей ВКП(б) и Советского государства, и, конечно, в первую очередь против Сталина и ближайших его помощников. Второй вариант, который был, с точки зрения Троцкого, более вероятным, – это военное поражение…». Дальше все в том же духе. Зиновьева и Каменева Сталин взял измором и обманом; Пятакова и его «содельцев» – пытками.