Практически сразу же было нарушено обещание выпустить гарнизон с пожитками без досмотра и с месячным провиантом. Шереметев писал Петру 16 июля: «Которые афицеры и салдаты вышли из города, великую имеют нужду: хлеба с собою взяли мало, толко дни на три, и у которых, Государь, хлеба мало, держать их много небуду, что бы мереть нестали, и зело упали и плачют; жалко смотреть и на афицеров, и сам камендант гораздо мякок, а медляетца затем, что в одне ворота идут и много, Государь, телеги их осматривают, по указу твоему. Яфимков ненашли тех, и в городе не было. Духота в городе явилась великая, которые побиты, метаны были, так в кирках многое число побитых явилось, а Финского полку толко осталось двадцать пять человек, а то все побиты»[1627]. «Держать их трудно: гладом и зноем тают, и пришли все в крайнее смирение, слезно во всяких делех поступают» [1628], – явно соболезновал побежденным Б. П. Шереметев в своем письме Ф. А. Головину от 21 июля, ожидая дальнейших распоряжений царя. Затянувшийся досмотр был связан с неподтвердившимся слухом, будто в гарнизон незадолго до начала осады прибыло 40 000 риксталеров (ефимков) жалованья. У солдат отобрали оружие под предлогом, что его нужно пересчитать и вернуть ровно треть, согласно договору; шведы жаловались на притеснения со стороны русских караулов [1629].

Спустя неделю после сдачи, 21 июля, Петр велел Шереметеву разделить гарнизон на три части; одну треть («которые плоше») отпустить в Ригу и дать им «ружье конечно ни к чему годное»; оставшиеся две трети отправить к русскому осадному лагерю под Нарвой [1630]. В ответном письме фельдмаршал отчитался, что к Нарве отправил 1269 нижних чинов с 50 офицерами и комендантом, «а третью часть, плохих, с полковником Тизингузеном отпустил сего же числа и велел проводить до Омовжи, а ружье им дано, которое хуже нельзя: без замков, и ломаное, и с жаграми»[1631]. Оружие выбрали из старых шведских запасов – т. е. формально гарнизон согласно договору отпускали с оружием. Но «пушек двух и ружья камендант бывшей тех не берет, которые я даю, а иново не дам; чаю пойдет и без ружья; толко они себе того в обиду не ставят, их же ружье швецкое отдаю, а не наше: мне для их не за море посылать», – писал Борис Петрович царю[1632]. Вскоре, при сдаче Ивангорода, история повторилась: оружие у гарнизона было отнято, и взамен дано негодное, так что многие из солдат его побросали [1633].

В Ригу (а не в указанный в договоре Ревель) отправились 697 человек; им был придан конвой, который, однако, занялся грабежом подопечных шведов и вскоре вернулся в Дерпт, а Тизенгаузен со своими людьми добрался до Риги в самом плачевном состоянии [1634]. Большая часть дерптского гарнизона во главе с полковником Скитте была доставлена в ставку царя под Нарвой, где Скитте напомнил царю о данных по договору обещаниях отправить шведов в Ревель. В ответ царь распорядился отправить их всех в Выборг. 6 августа это решение было изменено – в Выборг отправили ровно (отсчитывал лично Меншиков) 300 солдат с тремя офицерами, остальных все же отправили в Ревель. Комендант Скитте еще на несколько дней был задержан в качестве царского «гостя». 7 августа шведского полковника повели в апроши к нарвским стенам, где во время перемирия Скитте должен был подтвердить осажденному коменданту Горну, что Дерпт пал. 9 августа, в день взятия Нарвы, Скитте отправили в Ревель, куда он прибыл 13 числа. Надо сказать, что судьба Карла Густава Скитте (1647–1717) сложилась не в пример удачнее многих других шведских комендантов – он больше не попадал в плен, дослужился до генерала и к концу жизни был губернатором провинции Сконе [1635].

Дробление дерптского гарнизона и отправка его частей в Выборг, Ревель и Ригу хотя и противоречили условиям договора, но отвечали интересам Петра; таким образом гарнизон Ревеля не получал значительного усиления (что в дальнейшем осложнило бы его осаду), а сильный отряд шведских войск распылялся по трем крепостям, каждая из которых получала лишь небольшое пополнение и живых свидетелей безнадежной обороны против русских[1636]. Очевидно, той же логикой руководствовались и ранее. Например, в 1703 г. из соседних шведских крепостей – Ниена, Ям и Копорья – гарнизоны отправили в разные места, два – в неблизкий Выборг и лишь из Ям – в ближайшую Нарву.

Осада Бауска закончилась в сентябре 1705 г. после того как русские бомбардиры выпустили 13 бомб, и комендант вступил в переговоры о сдаче. В. Корчмин и М. фон Кирхен, сообщая об этом, радовались, что сильно укрепленный замок сдается без боя (для упорной обороны доставало 300–400 человек, т. е. шведский гарнизон в 300 человек вполне мог обороняться). Коменданта подполковника Сталь фон Гольштейна Кирхен охарактеризовал так: «человек добрый, я чаю что не гораздо солдат (а больше колбаза) чтоб и все у них такие были; в гварнизоне люди изрядные человек триста»[1637].

В ответ Петр напомнил, что выпускать противника на почетных условиях стоило лишь, если осада затягивалась. Он писал М. Б. фон Кирхену 13 сентября: «Писмо ваше купно с капитуляциею принято, на что ответствую, что вам приказано, что естли станут крепко сидеть и чаят траты людям, как скорее их уговаривать и дать им капитуляцию довольную; а естли от малого бросанья бомб скоро станут здаваться, тоб их принудить только на дискрецию; буде капитуляция еще не совершена, то кроме вышеписанной дискреции не выпущайте, хотя и слово дано, а письмом не обязано, а буде уже совершенно на письме, то однакоже добрых пушек и ружья не давать» [1638]. А. И. Репнину царь дублировал: «О Боушке еше подтверди Кирхену, чтоб без траты людей хотя на лутчей (буде заупряметца и бомбы гораздо шкодить не будут) окорт выпустить как наискоряя» [1639].

Однако договор был подписан и гарнизон выпущен, несмотря на инструкции царя. Шведский комендант предложил свой вариант аккордных пунктов, но контрпредложения русской стороны в нескольких пунктах уменьшали претензии шведов, обосновывая это тем, что «не по нашему увещанию, но по метанию бомб господин подполковник договариваетца, но понеже болшаго досаждения не допустил» [1640]. В тот же день, когда царь из Митавы требовал ужесточить условия сдачи, Кирхен доносил, что шведам позволено уйти с четырьмя (а не восемью, как просил комендант) пушками, с 12 зарядами на каждое орудие и мушкет, и с провиантом, «сколь может каждый человек несть на себе»[1641]. В следующем письме Кирхен сообщал, что условия договора были выполнены в интересах победителя – оружие дано старое (так можно расценить своеобразный юмор майора: «Ружье им дано новое из казны которая мода чаем за сто лет» – т. е. из арсенала замка шведам позволили взять устаревшие образцы столетней давности); а от пушек шведы отказались сами из-за их тяжести [1642].