Как ребенок, повзрослев, получает новые трудноуловимые качества, так и Джоанна обрела нечто. Столь же сложное в описании, как сияние пламени свечи сквозь тонкий белый фарфор.

И все же это была она, Джоанна. Умом он понимал, насколько запутанны ее объяснения, однако не мог им не верить. Как будто в голову протянулись невидимые пальцы, чтобы лепить мысли по новому образцу.

Он взял жену за руку. По крайней мере, рука была прежней. Тонкие пальцы, теплые и расслабленные, лежали на его ладони. Он сжал их крепче.

Ему нечего было возразить той непоколебимой убежденности и глубокой вере, которые завладели даже им самим. Каким-то образом она заставила его поверить.

– Джоанна, – прошептал он. – Так нельзя…

Она покачала головой.

– Так нельзя, – повторил он. – Пусть это случилось. Возможно, такое случается раз в миллион лет. Но ты можешь все исправить.

– Нет, не могу, – ответила она. – Трава не в силах остановить свой рост. Я не в силах снова стать семенем.

– А как же мы?

– Не знаю. – В ее голосе прозвучала печаль. – Думаю, мы не сможем жить как прежде, не сможем долго так жить.

– Ты же знаешь, что я…

– Я тоже тебя люблю. Но я боюсь. Понимаешь, я люблю Цу Линя, но иначе. Он низшее существо. И когда я окончательно повзрослею, ты можешь стать для меня таким же низшим существом.

– Ты хочешь сказать, что я уже такой, – с горечью произнес он.

– Нет, Тим, не такой. Но неужели ты не понимаешь, что я не могу управлять этими изменениями? Не могу остановить их. И мы будем постепенно отдаляться друг от друга, пока…

– Цу Линь. Понимаю.

– И это было бы ужасно. Для нас обоих. А может, для меня и не будет. Зависит от того, насколько я изменюсь к тому времени. Но ведь ты все понимаешь, дорогой? Лучше расстаться сейчас, чтобы сохранить хорошие воспоминания.

– Нет, – ответил он. – Я смотрю на это иначе. Любые изменения можно исправить.

– Человеческая логика, основанная на эмоциях. Ты же сам понимаешь, что это неправда.

– Не оставляй меня, Джоанна.

– Сегодня я так и так не уйду, – сказала она, пряча глаза. – Во многом я все еще человек и поэтому слишком уязвима. Думаю, в конце концов наша раса завоюет мир и будет им править, потому что мы защищены от эмоций. Да, они у нас останутся, но не смогут нами управлять. Логика станет высшим законом.

Тим зашвырнул куклу в угол, и теперь она, нелепо изогнувшись, валялась на полу. Из соседней комнаты неслышными шагами прибежал проснувшийся от шума Цу Линь. Обнюхал куклу, а потом, успокоенный, улегся на полу, положил голову на пушистые золотистые лапы и опять задремал.

А вот Тиму той ночью было никак не уснуть. Он долго лежал, прислушиваясь к тихому дыханию Джоанны, и разглядывая ее профиль в слабом свете луны. И вспоминал, вспоминал.

Наконец он все-таки уснул, так ничего и не решив.

А утром Джоанна исчезла.

Целый год Тим не мог ее отыскать. Он пустил по следам жены частных детективов, но все напрасно. Тим не рассказывал им правду, потому что никто все равно не поверил бы. А если бы вдруг поверил…

Иногда его посещали отвратительные видения: Джоанна, неприкаянная и чуждая, по-звериному охотилась на людей, с которыми больше не ощущала родства. Он попытался как-то намекнуть доктору Фарли, но врач был настроен откровенно скептически, и Тим оборвал разговор.

И все равно ждал, лихорадочно просматривая свежие газеты. Он чувствовал, что когда-нибудь, где-нибудь увидит лицо Джоанны на черно-белой фотографии или прочитает ее имя в выпуске новостей.

Когда это наконец произошло, Тим едва не пропустил сообщение. Он уже дочитал еженедельный журнал, отложил его в сторону и лениво покуривал, слушая радио, но образ Джоанны все витал в его мыслях. Не совсем такой, как прежде, с небольшими отличиями.

И тут он понял, в чем дело. Снова взял журнал, нашел фотографию и присмотрелся как следует. Это была не Джоанна, а совершенно не похожая на нее женщина.

Но все же за очертаниями щек и скул, за внешними отличиями в этом лице угадывалось что-то общее с Джоанной. Форма черепа не могла так измениться, и Джоанна не могла помолодеть – женщине вряд ли было больше двадцати.

«Слишком юна для такого крупного научного открытия в области электромагнитных излучений, – подумал Тим. – Если только…»

Следующим утром он сел на самолет в Беркли, штат Калифорния. Ему не удалось встретиться с Мэрион Паркхерст – так звали девушку. Она взяла короткий отпуск и отправилась в Скалистые горы. И не вернулась из отпуска.

Мэрион Паркхерст исчезла.

За два следующих года ничего не произошло. Было зарегистрировано и выпущено на рынок несколько новых изобретений, связанных с излучениями: например, усовершенствованный магнетрон и еще одно устройство, выдвинувшее новую концепцию в области телевидения. Мелочи, не имеющие сами по себе особой важности, но Тим сохранил вырезки из газет.

Прошло пять лет.

Семь.

Десять.

Он ничего не забыл. И знал, что не забудет до самой смерти. Он все так же крепко любил Джоанну и порой в своих грезах представлял себя святым Георгием, спасающим ее от дракона, ужасный облик которого приняло будущее.

Иногда он видел во сне это будущее: мир, населенный людьми, подобными богам, чуждыми и бесчеловечными, как сами боги. Они были великанами, их огромные ступни давили людей, как муравьев.

Однако Тим сознавал, что великанов можно убить. Мутации стали просто пугающими, но эти существа маскировались под людей. Десять лет прошло с того дня, как пропала Джоанна, и ее до сих пор не разоблачили. Она сохраняла полную свободу действий для… чего?

Пятнадцать лет.

Семнадцать.

Но вот однажды, теплым летним вечером в Центральном парке, он снова увидел ее. Должно быть, какое-то фантастическое излучение ее мозга проникло в его голову, потому что она больше не была Джоанной: другая внешность, другая походка.

Когда Тим окликнул ее, ему едва не сделалось дурно при мысли, что он мог обознаться. И все же он схватил ее за руки и развернул к свету горевшего над головой фонаря. Она бы с легкостью вырвалась. Тиму было шестьдесят два, и выглядел он старше своих лет.

Она стояла, выжидая, и смотрела на него, пока Тим изучал ее лицо. В очках он видел бы лучше, но постеснялся их надеть. Возраст и так ясно читался по его лицу, но все же…

На вид ей было двадцать – двадцать пять, и она ничем не напоминала Джоанну, но Тим и не искал физического сходства. Он