надеялся ощутить ту яркую, обжигающую искру человечности, что горела в ней жарким пламенем.

Но этой искры не было.

Стало быть, он ошибся. Еще одна напрасная надежда, каких было немало. Плечи поникли, и Тим почувствовал себя дряхлым стариком. Он пробормотал что-то вроде извинений и отвернулся. И вдруг тонкие пальцы схватили его за руку.

– Тим, – позвала она.

Он недоверчиво посмотрел на нее. Этого не могло быть. Не могло случиться спустя семнадцать лет. В этой девушке не было… огня.

Она прочитала его мысли. Наклонилась к нему, и невероятная волна жизненной силы, божественного пламени запульсировала сквозь нее. Тим был потрясен этой мощью.

– Джоанна, – проговорил он. – Тебе нельзя…

– Я научилась, – объяснила она. – Научилась контролировать силу. Она слишком опасна. По ней люди могут опознать меня.

Тим ничего не смог сказать в ответ. Он попытался нащупать ее кисть, но она отдернула руку.

– Не дотрагивайся до меня, Тим, – предупредила она. – Это моя ошибка. Я не должна была этого делать… Но, прочитав твои мысли и осознав, как ты потерян, одинок и несчастен, я просто не могла отпустить тебя без…

– Я больше никогда не отпущу тебя, – сказал он.

– Ты забыл, что я изменилась. Сильнее, чем ты можешь представить.

– Это ты забыла. Посмотри.

Он повел рукой в сторону ярко освещенных исполинских башен Нью-Йорка, окружавших парк, словно циклопические стражи.

В те времена, когда они только поженились, это был их любимый вид. В такие теплые летние вечера они часто прогуливались по темным дорожкам, слушая музыку, которая доносилась с далекой карусели, беспричинно смеялись и разговаривали.

Он тут же опустил руки: яркий фонарь безжалостно осветил кожу в коричневых пятнах и синие старческие вены.

– Ты думаешь, все дело в возрасте? – спросила Джоанна. – Я могу снова сделать тебя молодым. Но ты останешься человеком, Тим, а я больше не человек.

– Ты и вправду это можешь?

– Да. Моя сила выросла. Но проблема не в возрасте, а в разных расах.

– Чего ты хочешь, Джоанна? Что ты намерена сделать?

– Сейчас? – Она кривовато усмехнулась. – Сейчас я просто жду. Много лет я занималась исследованиями, пытаясь электронными средствами вызвать искусственную мутацию, повторяющую мою собственную. Но у меня ничего не получилось. Боюсь, Тим, на всей Земле нет никого, подобного мне. И возможно, никогда не будет. Я проживу очень долго – тысячу лет или еще больше, но всю жизнь буду одинока. Я и сейчас одинока. Сознание собственной уникальности поддерживало меня многие годы, и я ждала, пока не поняла, каким безнадежным может быть ожидание. Я первый человек новой расы и, возможно, последний.

– Брось это, – сказал Тим. – Ты бесцельно тратишь годы.

– У меня их так много. Слишком много.

– Вернись ко мне, Джоанна. Забудь все…

На мгновение ему показалось, что она вот-вот уступит. Но тут в соседних кустах что-то зашуршало. Черный, неряшливый силуэт проступил на зеленом фоне в свете фонаря. Джоанна повернула голову, и Тим почувствовал выплеск волны чудовищной силы. У него потемнело в глазах и закружилась голова…

– Это был просто бездомный, Джоанна, – сказал он. – Пьяный. Ты убила его?

– Мне пришлось, он нас слышал. Ты единственный человек во всем мире, кто знает правду. Единственный, кому я могу полностью доверять.

– Но он же был пьян! Он ничего бы не вспомнил. А если бы и вспомнил, ему бы никто не поверил.

– Я не могу рисковать, – ответила она. – Я одна против всего мира. Забудь о нем. Его жизнь ничего не стоит.

Она что-то увидела в лице Тима, у нее перехватило дыхание и вырвался слабый всхлип. Она отступила в тень.

– Я сейчас уйду, Тим. Но если захочешь на меня посмотреть, я буду петь сегодня вечером в Метрополитене.

Вот и все. Тим поежился. Вечер вовсе не был холодным, но кровь его с годами остыла. А под ногами пугающе тихо лежало человеческое тело.

Тим поспешил уйти прочь. Он уже ничем не мог помочь этому бродяге. Смерть настигла его так внезапно, так непостижимо. И может настичь любого, в любом месте – велением Джоанны, темного ангела.

Он понял теперь, что она, подобно ангелам, вне человечности и, возможно, вне морали. Ее связи с миром людей ослабли. Наверное, Тим и был последней такой связью. И когда она тоже оборвется…

Не останется ничего, что могло бы удержать ее от исполнения любых своих желаний. Джоанна проживет еще тысячу лет или даже больше. И она обладает сверхчеловеческой силой. Стала ли она совсем взрослой?

Если нет, будущее может обернуться сущим ужасом.

Чувствуя, что рассудок ускользает от него, Тим остановился возле ближайшего бара и заказал виски. А потом еще и еще.

Мир виделся ему беспомощным, бьющимся в агонии под властью этой женщины. Не просто повелительницы, а Лилит, Юноны, богини. И возможно, матери богов. В этом было ее предназначение – стать прародительницей новой расы, которая сокрушит и искоренит человечество.

К восьми часам Тим совершенно опьянел. Он вернулся домой на такси, достал из ящика стола небольшой плоский автоматический пистолет и отправился в Метрополитен. Купил у спекулянта билет по заоблачной цене и вошел в зал, готовый действовать.

Мозг его пылал.

Он узнал Джоанну, как только она появилась. По дьявольской иронии она представляла на сцене Маргариту, чистую душу, что сопротивлялась обольщениям Фауста и его злого гения.

Тим Хэзевей помедлил немного и наконец решился. Сухощавый седой мужчина поднялся с первого ряда партера и нацелил пистолет на Маргариту в белом платье. У него был вид безумца. К нему потянулись руки, поднялся взволнованный ропот.

Он надавил на спусковой крючок. Промахнуться невозможно. Пуля войдет прямо в сердце.

Войдет в сердце… Джоанны.

Да, это было так легко. Она растерялась от суеты, гула, мозговых излучений тысячи зрителей по всему театру.

У нее не было шансов воспользоваться своей нечеловеческой силой. Она еще не до конца повзрослела, и, значит, Тим мог ее убить.

Но не сделал этого.

В последний момент он дернул ствол пистолета вверх – пуля пробила цветастый занавес. С хриплым рыданием Тим бросился в самую гущу собравшихся вокруг зрителей и растворился в людском водовороте.

Он незаметно выскочил из театра. Толпа вопила так громко, что он не расслышал своего имени, снова и снова повторяемого со сцены Маргаритой в белом платье:

– Тим, вернись! Ты был прав, дорогой! Тим, вернись ко мне!

Тим Хэзевей поставил стакан на стол и уставился на меня затуманенным взглядом. Теперь он казался не таким пьяным, как в начале своего рассказа.

– Она это сказала? – пробормотал старик. – После того как я…