«На своих встречах, – писал профессор Питер Матиас, известный историк экономики, – квакеры были обязаны помогать всем членам своей общины, попавшим в беду. Они хвалились тем, что ни один квакер не остается без помощи». Это же можно сказать и о евреях. В первое время своего существования Родня функционировала как общество взаимопомощи.

У евреев и диссентеров были не только схожие ограничения, но и принципы. И те и другие поощряли такие старинные добродетели, как трудолюбие, богобоязненность и бережливость, ведь, будучи настороженным, уязвимым и незащищенным меньшинством, они чувствовали, что обязаны не только вести себя благонравно, но и выглядеть благонравными. Поведение Родни было настолько образцовым, что невольно задаешься вопросом, а стала ли Англия для них домом даже после векового пребывания на ее почве. За редкими исключениями, это были либо образцы добродетели, либо гении скрытности.

Квакеры разбогатели в XVIII веке и оказались среди пионеров промышленной революции. Родня в большинстве своем – феномен XIX века, и ни в какое другое время они не могли бы добиться столь впечатляющего процветания. Веком раньше положение евреев было слишком ущемленным, бремя слишком тяжелым, ресурсы слишком скудными, чтобы произвести такой переворот, который удался Голдсмидам или Ротшильдам. А веком позже у частного предпринимательства, по крайней мере в Британии, осталось слишком мало возможностей.

Рост влияния и богатства Родни шел почти параллельно с усилением свободной торговли в британской экономике. Первые состояния Ротшильдов и связанных с ними лиц были нажиты в то время, когда они помогали европейским державам вернуть стабильность после Наполеоновских войн. Как только ситуация стабилизировалась, эти страны в основном стали справляться своими силами, а Родня нашла новые выходы для своего капитала и предприимчивости на новых территориях за морем: в США и Латинской Америке, потом в Южной Африке. Востоком они почти не занимались, так как Восток поделили между собой Ост-Индская компания и Левантийская компания. Даже после того как парламент отменил монополии той и другой в 1834 и 1825 годах соответственно, в большинстве случаев им хватало старых связей, чтобы не пускать на рынок новых выскочек. Внутренний рынок тоже не содержал больших возможностей для еврейского капитала. Биржевая торговля примерно до 1830 года ограничивалась главным образом государственными ценными бумагами. Развитие железных дорог в 1840-х годах принесло огромные перспективы для нового бизнеса, но Родня проявляла осторожность и, по-видимому, старалась держаться от него подальше. Промышленники старались, как правило, обращаться за капиталом к знакомым и расширяли бизнес за счет реинвестиции прибылей. Промышленная революция вплоть до середины XIX века в основном финансировалась за счет собственных средств.

Таким образом, у Родни были все причины обратить свой взгляд к заокеанским территориям, но в первой половине века путь им преграждали многочисленные торговые ограничения: навигационные акты, монополии, которыми пользовались крупные компании с государственным участием, и высокие тарифы. Но со временем все помехи одна за другой были сняты и отменены, а в 1860 году закон Гладстона в конце концов открыл Британию для мира, а мир – для Британии. Объем экспорта Соединенного Королевства, который составлял в среднем 44 миллиона фунтов в год в период с 1830 по 1839 год, подскочил до 100 миллионов через двадцать лет и до 160 миллионов в следующее десятилетие. Родня участвовала в разных этапах процесса купли-продажи, финансировала хранение и движение товаров, занималась страхованием, учетом векселей. Как раз в 1860-х годах Сэмюэл Монтегю составил состояние благодаря тому, что сумел разобраться в тонкостях валютного обмена. В это время также имел место и расцвет «Луис Коэн и сыновья» – небольшого торгового банка, специализировавшегося на внешней торговле, а также банка Кейзера. Ротшильды тем временем занимались тем, что сейчас бы назвали инфраструктурой, в новых республиках Латинской Америки, строительством доков, гаваней и других транспортных сооружений и развитием их природных ресурсов, и хотя Родня, очевидно, почти не участвовала в британском железнодорожном буме, она помогала находить в Великобритании средства на строительство железных дорог в континентальной Европе и обеих Америках.

Дальновидные люди с капиталом имели шансы составить огромные богатства, а Родня не испытывала недостатка ни в тех ни в других. Кроме того, наживание состояний и накопление богатств тогда никому не представлялось чем-то дурным. А также Родне повезло с ее веком.

Индивидуализм никогда раньше и никогда потом не ценился так высоко. «Помощь себе» Сэмюэла Смайлса[117], опубликованную в 1859 году, читали словно приложение к Библии, и слова на первой же строке «Бог помогает тем, кто помогает себе сам», можно сказать, были девизом того века. Евреям не требовались наставления Смайлса, чтобы додуматься до такой мысли. Она входит в традиционные еврейские учения и подтверждается всем опытом еврейского народа. В силу этого Родня разделяла принципы Смайлса еще до Смайлса и кредо Викторианской эпохи еще до Виктории. Можно даже сказать, что они были вдвойне его приверженцами, ведь там, где другим нужно было постараться, чтобы вырваться вперед, евреям приходилось прилагать усилия, чтобы вообще вступить на путь. Эти дополнительные усилия вначале были условием выживания, а затем остались привычкой, причем привычкой, которой восхищались, по крайней мере в викторианской Англии.

XIX век – мы определяем его рамки условно, включая в него годы до Первой мировой войны, – был тем периодом, когда традиционные еврейские добродетели совпадали с общепринятыми английскими, и быть стойким в своих принципах иудеем означало быть здравомыслящим англичанином. Старые еврейские семьи удерживали в иудаизме не столько убеждения, сколько окружающая среда. Не считая отдельных людей вроде Клода Монтефиоре, Лили Монтегю и Герберта Сэмюэла, они не больше склонялись к умозрительным рассуждениям, чем большинство англичан их класса, но любили свою религию, даже если не всегда строго ее соблюдали, и им нравилось быть или хотя бы представляться религиозными. Это были высоконравственные люди, и даже если бы они не испытывали великодушных порывов, суровое чувство долга обязывало их проявлять великодушие. Раньше или позже они показались бы невыносимо сухими, чопорными и самодовольными. Их самоуверенность слегка поколебалась в конце века из-за роста антисемитизма в Германии, который, в отличие от антисемитизма в России, Польше и Румынии, был направлен против евреев именно их класса; но и от этого они могли отмахнуться, как от чуждых явлений в чужих странах. В Англии же все было по-другому.

И в какой-то степени Англия действительно была другой, хотя, пожалуй, не настолько, насколько им хотелось бы думать; так что когда между 1881 и 1905 годами хлынула масса еврейских переселенцев и английский антисемитизм принял такой размах, на который даже они не могли закрыть глаза, они запаниковали. Они сговорились закрыть двери для иммигрантов и попытались задушить Декларацию Бальфура в колыбели, но их век уже близился к концу, и они сами уже превращались в анахронизм.