Вскоре Сева затих, провалившись в наркотическое забытье.

Прошла неделя. Бесконечные, мучительные для всех семь дней. Черенко с Бодягой запили почти беспробудно. Андрей поначалу ругал их, а потом махнул рукой. Он и сам бы запил вместе с ними, так тошно было на душе, но не мог – почти всю неделю, как и три предыдущие, он провёл на офицерских курсах. Остальные бойцы отряда держались, как могли.

Бернштейн несколько раз предлагал перевезти бедолагу умирать к ним в лазарет, но «анархисты» идею не поддержали. Сева был одним из них и единогласно они приняли решение, что останутся с ним до конца, тем более, что по прогнозам Бернштейна оставалось ему недолго.

Все они думали, что уже увидели самое ужасное, но это оказалось не так. То ли организм слишком быстро привыкал к морфию, то ли боли были такие, что даже морфий не мог с ними справиться, но с каждым приступом Сева страдал все больше. Трудно передать словами, что творилось, когда наступал приступ: бедняга буквально лез на стены, прогрызал подушку, исцарапывал в кровь пальцы. Он выл так, что Катя с Таней в обнимку ревели белугами, и с трудом, трясущимися руками ставили ему новые уколы. Вскоре низ его спины начал синеть. Никто не знал, что это означает и почему происходит, но никто не сомневался, что это признаки скорой смерти.

И все же Сева продолжал жить. Он пережил прогнозы Бернштейна уже на три дня и с каждым новым днём страдал все сильнее. Иногда всем даже казалось, что морфий ему совсем не помогает, и они в ужасе представляли себе, что же чувствует их друг. Сева даже будучи в сознании больше никого не узнавал, постоянно выл и рычал, иногда требуя воды или помощи. Он давно ничего не ел и сильно ослаб, так что Бернштейн ещё больше недоумевал, как все эти издевательства выдерживает его сердце.

Наконец, курсы окончились, и Андрей вернулся в расположение отряда. Войдя в их казарму, он первым делом обратил внимание на Воробьёва, который сидел на своей кровати и нежно, но как-то неуверенно обнимал жмущуюся к нему Таню. Лица у обоих были уставшие, глаза покрасневшие, но горе, кажется, сблизило их.

«Неужели она всё-таки растопила его сердце?», – улыбнувшись внутри себя, подумал Андрей.

На этом условно хорошие новости закончились, потому что дальше Андрей направился к Севе.

Состояние Севы и дальше ухудшалось, хотя никто не понимал, куда уже хуже. Ко всеобщему удивлению, когда Андрей, весь бледный от того, что увидел, подошёл к кровати товарища, Сева узнал его, чего не случалось уже давно.

Он стоял всё в той же позе на коленях, положив голову и грудь на подушку. Скосив глаза, он смотрел на своего командира и иногда постанывал. Выглядел он, как живой труп: исхудавшее, осунувшееся, потерявшее живой цвет лицо, впалые глаза, неухоженная щетина, давно превратившаяся в кустистую бородку… А тело выглядело ещё хуже. Андрею даже не верилось, что этот человек – тот самый Сева: внимательный к окружающим силач, пышущий здоровьем, которого он знал.

Андрей был в шоке. От увиденного легко можно было сойти с ума, особенно при мысли о том, что ты ничего не можешь сделать, никак не можешь помочь. А ещё от осознания того, что скоро твой друг исчезнет навсегда.

– Здравствуй, друг, – с трудом выдавил Андрей, еле сдерживая слезы.

– Привет, командир, – чуть слышно, с трудом выговаривая слова, прошептал Сева.

Андрей стоял в растерянности, не зная, что делать дальше. Он понимал, что Севе с трудом даётся каждое слово и не хотел мучить его, но Сева сам продолжил разговор.

– Ты лейтенант? Можно… поздравить? – всё так же медленно спросил он.

– Да, Сева. Можно.

– Красавчик… Я рад… Как за сына… рад.

Андрей молчал. Его глаза предательски заблестели, а сердце, казалось, может разорваться в любое мгновение.

– Ты лучший… из нас… Сделай то, что должен… За меня…

Сева кашлянул, и лицо его исказила гримаса боли. Страшной боли. Одному богу известно как он смог её вытерпеть. Сева застонал, и Андрей сделал знак Кате, чтобы она приготовилась делать укол.

– Подожди, – Сева попытался протестовать и снова обратился к Андрею. – Помни меня… Особенно… когда будешь… убивать… эту тварь из… секты… Вспомни меня… Пусть… я хотя бы так… буду… рядом с тобой… в тот… момент.

– Даю слово, – прошептал Андрей.

Сева закрыл глаза и выдержал довольно продолжительную паузу. Катя поднесла к нему шприц, и он снова поднял тяжелые веки, взглянул на Андрея в последний раз.

– Пожми… руку… На прощание…

Больше Андрей не мог сдержать слёз. Он опустился на колени возле кровати умирающего, осторожно, словно древнюю фарфоровую вазу, обхватил его некогда могучую пятерню своими руками. Он знал, что любое, даже самое легкое прикосновение к любой части тела доставляет Севе боль – его разрываемая на куски болью и наркотиками нервная система давно уже перестала адекватно реагировать на что либо.

Катя сделала укол, и вскоре взгляд Севы угас и он отключился. Только сейчас Андрей смог перевести дух, хотя отвлечься от мрачных мыслей было невозможно.

Ночью их ждал очередной приступ. Но этот был не таким, как прошлые. Около часа ночи Сева внезапно пронзительно закричал. Закричал так, что вздрогнул даже Корнеев. Странным было то, что буквально какие-то полчаса назад Катя сделала Севе укол и его эффект никак не мог пройти за это время. Почти все немедленно сбежались к кровати товарища и застыли в ужасе, пораженные откуда у несчастного взялось столько сил. Сева метался по кровати, пытался перевернуться и кричал так, как никогда до этого. Самым ужасным было то, что он был полностью в сознании, будто никакого морфия ему вовсе и не кололи.

– Катя, Таня, вы что, не сделали ему укол?! – угрожающе крикнул Толя.

Он в бессильной злобе вертел головой, пытаясь либо придумать, что делать, либо найти виновных. Оба варианта были бесполезными, но он этого не понимал.

– Конечно, сделали! – оправдывались девушки.

– Тогда что с ним такое?!

Но ответа никто не знал. Сева продолжал кричать. Потом стало ещё страшнее – он начал умолять. Чистым, сильным голосом. Тем, которого они уже так давно не слышали.

– Помогите! Прошу! Уколите… Сделайте хоть что-то, умоляю! Друзья, братья, пожалуйста, прошу-у-у…

Черенко упал на колени и заплакал, как девчонка. Плакали Кирилл, Кот и Карданов. Рыдала на плече у Воробьёва Таня. Остальные, наверное, тоже, но в сумраке слабого света ламп этого было не заметно. Даже Руми пустила одинокую слезу. Игорь пребывал в таком стрессе, что забыл о скрытности и при всех проглотил свои таблетки, с которыми давно пообещал Андрею завязать. Разумеется, никто ничего не заметил – кому какое дело было сейчас до Игоря?

– Катя, уколи… – с трудом выдавливая слова, продолжал просить Сева, а потом вдруг сказал другое. – Или убей… Убейте меня… Убей…

Он не договорил последнее слово. Лишь вздохнул. Глубоко, с облегчением. Просто выдохнул и всё.