«А ведь Маллой мне в сыновья годится. И большая часть тех, кто сегодня воюет, это же парни, которым нет еще и тридцати. Неужели смерть этих мальчишек и есть та цена за «свободную Украину?» От этой мысли у Черепанова в груди похолодело, словно перед прыжком из люка десантного самолета, спазм сдавил горло.

— Ну, что, вы здесь — устроились? — вопрос подошедшего, как всегда, тихо священника, отвлек Ивана от его грустных мыслей.

— Завтра уехать отсюда пораньше не получится, — Святенко устало опустился рядом с Черепановым и принялся заваривать чай кипятком из термоса, который он принес из села. — В селе осталось человек тридцать-сорок местных жителей. Просят меня завтра утром провести молебен в церкви. От нее, правда, мало что осталось, и тем не менее. Люди верят, что Божье слово защитит их село от артиллерийских обстрелов.

Оказалось, что сельский батюшка погиб еще в самом начале войны. Он был не местный — приезжал на службу из Донецка. Однажды ранним утром его машина попала под перекрестный огонь в районе Путиловского моста. Изрешеченное пулями и осколками тело отца Никодима смогли достать из машины только через несколько дней. Эту историю Святу рассказал пономарь[50] церкви, который сумел вынести из сгоревшего храма святого Александра Невского антиминс[51], кадило, подсвечники и несколько икон.

— Я понимаю, что вы, батюшка, не имеете права на совершение полной литургии, — пытался накануне вечером найти нужные слова пономарь, обращаясь к Святенко. — Но мы просим вас провести хотя бы молебен о здравии с Акафистом Казанской Божьей Матери. Я вам помогу. Вы даже не представляете, как это сейчас нужно всем, кто здесь остался.

Святенко долго не соглашался, но, увидев в глазах пономаря, уже пожилого мужчины, слезы — не устоял и все-таки согласился.

Уезжали они из села, когда солнце уже припекало вовсю. Как ни отказывался Святенко, но благодарные старушки все-таки вручили ему сельские гостинцы. На заднем сидении рядом с Маллоем стояла небольшая корзинка, доверху наполненная огурчиками, луком, яйцами. Отдельно лежал небольшой кусок сала, аккуратно завернутый в чистый лист бумаги.

— Я представить себе не могу, — с аппетитом надкусывая сочный огурец, сказал Никита, — как эти люди возятся на своих грядках, когда над головой свистят снаряды?

— Вот так и возятся, — ответил ему священник, — выживать-то надо. На подножном корме, так сказать. Очень за свою скотину переживают. От этой войны коровы молоко перестали давать, а для многих эти буренки чуть ли не единственные кормилицы для всей семьи.

На самом выезде из села Святенко попросил остановить машину и, выйдя из нее, направился к ближайшему столбу линии электропередач. Иван переглянулся с Маллоем, не понимая причины остановки. Аккуратно переступив через оборванные провода, священник приблизился к столбу и стал поправлять закрепленную на нем выцветшую от солнца и дождя небольшую иконку. Такие иконы Черепанов видел почти в каждом селе юго-востока Украины. Их вешали вокруг своих сел местные жители, прося Бога защитить их дома от разрушений. А у кого им в этой стране еще просить?

В Донецк они ехали не совсем с обычной миссией. К волонтерам обратились жители прикарпатского села с просьбой найти и освободить из плена батюшку их прихода. Для этого они собрали, сколько могли, денег и откомандировали в Киев самую бойкую прихожанку из их села восьмидесятидвухлетнюю бабу Зоряну. Несмотря на полное отсутствие зубов, эта бабушка разговаривала так быстро, что вначале их общения ее никто не понимал. Спасибо Тарасу, одному из волонтеров, который в ответ на очередную тираду бабки Зоряны выдал ей в ответ не менее скорострельную порцию каких-то непонятных слов и восклицаний. Если бы не он, миссия бабки так бы и осталась невыполнима.

Сорокасемилетний батюшка попал в плен, можно сказать, по своей наивности. Он не принимал участия в вооруженном конфликте, но всячески старался помочь ребятам из своего родного села, которые были мобилизованы в зону АТО. Отец Любомир загружал свой автомобиль всем, чем делились с ним его прихожане, и ехал через всю Украину на восток — к своим односельчанам. Так было и в последний раз. Подарки бойцам собирали всем селом — были здесь и вещи, и лекарства, и домашние разносолы. Приехав в район Волновахи, где базировался нужный ему полк, своих земляков там он уже не застал — их перебросили в район Артемовска. Выбрав по карте самый короткий маршрут, который проходил через Донецк, отец Любомир направился в путь, рассчитывая часа через три-четыре быть на месте. Остановившие его на въезде в Донецк ополченцы настолько удивились «смелости» батюшки, что вначале даже вежливо поинтересовались у него — хорошо ли он подумал, выбрав этот маршрут? Это уже потом, поняв, что перед ними не идиот, а настоящий священник, который везет подарки своим прихожанам, от души посмеялись. Вытрясли из салона все до последнего сверточка, забрали все, что было в карманах и, дав для порядка пару раз по физиономии, отправили отца Любомира в комендатуру.

Здесь с ним разбирались долго. Сначала выясняли, кто же он на самом деле. Июль в степях Донбасса считается самым жарким месяцем, и батюшка, перед тем как выехать в Артемовск, решил переодеться. Сняв рясу и положив ее в дорожную сумку, он надел летнюю камуфляжную форму, несколько комплектов которой вез своим землякам. «Лучше бы ты костюм Деда Мороза надел, — посоветовал ему один из офицеров, который допрашивал его в первые дни. — И то меньше вопросов было бы». Переодеться в привычную для него рясу ему не разрешили, но и молиться не запрещали. Каждое утро отец Любомир начинал с молитвы. Его паствой стали бойцы ВСУ, которые вместе с ним находились в камере. Большая часть из них попала в плен под Степановкой — маленьким поселком, название которого они будут помнить до конца своих дней. Выгрузив из машин, их бросили в бой, даже не поставив толком боевую задачу. «Вперед!» — крикнул сопровождающий их майор, махнув рукой в сторону ближайшего поля подсолнечников. Не дожидаясь выполнения своей команды, он захлопнул дверь уазика и укатил в направлении железнодорожной станции за следующей партией новобранцев. Многие из бойцов не успели даже снять оружие с предохранителей, не говоря уже о том, чтобы увидеть своего противника. Несколько залпов из реактивных установок «Град» перелопатили поле подсолнухов за считанные минуты, превратив его в сплошное черное пятно выжженной земли.

Когда отец Любомир впервые переступил порог камеры, в которой содержалось человек восемь военнопленных солдат ВСУ, он физически ощутил чувство липкого страха, который окутал этих людей с головы до ног. Страх был везде — в глазах солдат, в их разговорах друг с другом, в гнетущем молчании, которое часто повисало в четырех стенах камеры. Даже в тусклом свете электрической лампочки, которая горела под потолком камеры сутки напролет, был страх. Вот батюшка и занялся «духовным окормлением», поддержкой души и тела новых прихожан.