Утро тянулось бесконечно, но в конце концов один молодой человек выпрямился, потом потянулся и сказал, что его глаза слишком устали, чтобы делать сегодня еще что-нибудь. Он спросил женщину, сидевшую рядом с ним, не хочет ли она поохотиться, и та с радостью согласилась. И, словно это было каким-то сигналом, остальные тоже начали вставать и прощаться с Кетриккен. Я был поражен их фамильярностью, пока не вспомнил, что здесь она воспринимается не как королева, но лишь как возможная Жертвенная. Среди собственного народа ее никогда не будут считать правительницей, а только проводником и координатором. Ее отец, король Эйод, был известен как Жертвенный. Это делало его одновременно менее царственным, чем королей Бакка, но и более любимым. Я лениво подумал, что для Верити не так уж плохо было бы поселиться в горах и стать консортом Кетриккен.

– Фитц Чивэл.

Я поднял глаза по команде Кетриккен. В комнате оставались только она, я, Старлинг, Чейд и шут. Я посмотрел было на Чейда в надежде получить указания. Но его быстрый взгляд сразу исключил такую возможность. Я чувствовал, что был здесь сам по себе. Тон голоса Кетриккен сделал встречу официальной аудиенцией. Я выпрямился и с трудом поклонился:

– Моя королева, вы вызывали меня.

– Объяснись.

Ветер за стенами дворца был теплее, чем ее голос. Я посмотрел ей в глаза. Голубой лед. Я опустил взгляд и сделал вдох.

– Докладывать, моя королева?

– Если это может объяснить все твои промахи – попробуй.

Это потрясло меня. Я встретился с ней взглядом, но истинной встречи не было. Женское начало в Кетриккен было выжжено. Так в литейной из железной руды выжигают и выбивают все примеси. Казалось, что из Кетриккен были выжжены все чувства к незаконному племяннику ее мужа. Она сидела передо мной как правительница и судья, но не как друг. Я не предполагал, что эта потеря так больно ранит меня.

Несмотря на все мое благоразумие, я подпустил льда в собственный голос.

– Я предоставлю судить об этом моей королеве, – предложил я.

Она была безжалостна. Она заставила меня начать не со дня моей мнимой смерти, но с того момента, когда мы стали планировать бегство короля Шрюда из Баккипа и из пределов досягаемости Регала. Стоя перед ней, я признался, что Прибрежные Герцогства обратились ко мне с предложением признать будущим королем не Регала, а меня. Хуже того, я сказал ей, что хотя и отклонил это предложение, но обещал остаться с ними и взять на себя командование замком Баккип и защиту побережья Бакка. Чейд однажды предупреждал меня, что это так похоже на измену, что нет почти никакой разницы. Но я смертельно устал от всех своих тайн и безжалостно обнажал их. Не единожды мне хотелось, чтобы в комнате не было Старлинг, потому что я с ужасом представлял себе, как мои собственные слова лягут в основу разоблачающей меня песни. Но моя королева сочла менестреля достойной доверия, и не мне было подвергать это сомнению.

Итак, я двигался через вереницу тяжелых дней. Впервые она услышала от меня, как умер на моих руках король Шрюд и как я нашел и убил Сирен и Джастина в Большом Зале на глазах у всех. Когда я дошел до дней, проведенных в темнице Регала, у нее не было ко мне жалости.

– Он избивал меня и морил голодом, и я бы погиб, если бы не притворился мертвым, – сказал я, но и этого ей было мало.

Никто, даже Баррич, не слышал полного рассказа о тех днях. Я собрался с духом и начал рассказывать. Через некоторое время мой голос начал дрожать. Я стал запинаться. В таких случаях я смотрел на стену, делал вдох и продолжал. Один раз я взглянул на Кетриккен и увидел, что она стала белой как снег. Я перестал думать о том, к чему приведут мои слова. Я слышал собственный голос, беспристрастно описывавший все, что случилось. Я слышал, как Кетриккен судорожно вздохнула, когда я рассказывал, как связывался Скиллом с Верити из моей тюрьмы. Один раз я посмотрел на Чейда. Он сидел смертельно неподвижный, челюсти его были сжаты, как будто он терпел собственные муки.

Я продолжал, безучастно рассказав о моем воскрешении с помощью Баррича и Чейда, о магии Уита, которая сделала это воскрешение возможным, и о днях, что за ним последовали. Я рассказал о нашей ссоре, о моем путешествии, о случаях, когда чувствовал связь с Верити, и о наших коротких встречах в снах Скилла. Я упомянул о моем покушении на жизнь Регала и о том, как Верити, не желая того, запечатлел в моем сердце приказ идти к нему. Мой голос становился все более хриплым, по мере того как пересыхали горло и рот. Я не останавливался и не отдыхал, пока не закончил рассказывать о последнем отрезке своего пути в Джампи. И когда наконец мой рассказ был закончен, я продолжал стоять перед ней, усталый и опустошенный. Некоторые люди говорят, что им делается легче, когда они делятся с кем-нибудь своими тревогами и болью. Но для меня в этом не было очищения. Я только копался в гниющих обломках воспоминаний, обнажал незажившие раны. После недолгого молчания я жестко спросил:

– Объяснил ли доклад мои промахи, моя королева?

Но если я хотел уязвить ее, то снова потерпел поражение.

– Ты не упомянул о своей дочери, Фитц Чивэл.

Это была правда. Я не упомянул ни о Молли, ни о нашем ребенке. Страх пронзил меня, как холодный клинок.

– Я не думал, что она имеет какое-то отношение к моему докладу.

– И зря, – безжалостно сказала королева Кетриккен. Я заставил себя посмотреть на нее. Она сжала руки перед собой. Дрожали ли они, чувствовала ли она угрызения совести, собираясь сказать то, что за этим последовало? Не знаю. – Учитывая ее происхождение, она не просто «имеет отношение» к этой дискуссии. В идеале она должна была быть здесь, где мы можем гарантировать максимальную безопасность наследнице Видящих.

Я старался говорить спокойно:

– Моя королева, вы ошибаетесь, называя ее так. Ни у нее, ни у меня нет прав на трон. Мы оба незаконны.

Кетриккен покачала головой:

– Нас не интересует, что было и чего не было между тобой и ее матерью. Нас интересует только ее происхождение. Вне зависимости от того, что ты предполагаешь для нее, ее происхождение сделает это за тебя. Я бездетна.

До того, как она произнесла это слово вслух, я не представлял себе, какова глубина ее боли. Несколько мгновений назад мне казалось, что она бессердечна. Теперь я боялся, что она не совсем вменяема. Такова была сила отчаяния и горя, прозвучавшая в этом единственном слове. Она заставила себя продолжать:

– У трона Видящих должен быть наследник. Чейд считает, что в одиночку я не сумею объединить людей для защиты. В их глазах я все еще чужая. Но, как бы они ко мне ни относились, я остаюсь их королевой. Это мой долг. Я должна найти способ объединить Шесть Герцогств и выдворить захватчиков с наших берегов. А для этого нужен вождь. Я думала предложить тебя, но Чейд говорит, что история с твоей мнимой смертью и использованием звериной магии будет слишком большим препятствием. А раз так, в роду Видящих остается только твой ребенок. Доказано, что Регал предал собственную кровь. Таким образом, твоей дочери придется быть Жертвенной для наших людей. Она объединит их.