одна, а трое мужчин, бледные, похожие на привидений, одиноко стояли на платформе, слушая, как чумазый угольщик, что ехал в кузове грузовика, хриплым голосом воспевает летнее утро.

Глава третья

Сломанная лютня

Август, половина восьмого вечера. Окна гостиной в сером доме распахнуты настежь. Терпеливо ждут, когда затхлый от спиртного перегара и табачного дыма воздух вытеснит из помещения сонливая свежесть напоенных теплом поздних сумерек. Запах тронутых увяданием цветов, такой нежный и едва уловимый, будто уже намекает на недалекий конец лета, что наступит в положенный срок. Но август настойчиво заявляет о себе многоголосым стрекотанием сверчков у боковой веранды, а их собрат, которому удалось пробраться в дом и надежно укрыться за книжным шкафом, время от времени громко извещает о своей исключительной сообразительности и неукротимой энергии.

В комнате царит страшный беспорядок. На столе стоит блюдо с фруктами, они настоящие, но выглядят как муляж. Вокруг него выстроилась угрожающего вида батарея графинов, бокалов и переполненных пепельниц. Из них еще поднимаются волнистые струйки дыма, растворяющиеся в спертом воздухе. Не хватает только черепа для полного сходства с достойной почитания литографией. В свое время она являлась неотъемлемой принадлежностью любого богемного «логова», с благоговейным восторгом изображая детали, дополняющие представление о разгульной жизни.

Через некоторое время в радостную арию супер-сверчка вклинивается диссонансом новый звук – тоскливый вопль флейты, отверстия которой перебирают неуверенные пальцы. Совершенно ясно, что музыкант упражняется, а не играет для публики, так как время от времени неровная трель обрывается и после короткой паузы, заполненной невнятным бормотанием, мелодия звучит заново.

Как раз перед седьмым фальстартом нестройная разноголосица обогащается третьим звуком. К дому подъезжает такси. После минутной тишины снова слышится рев двигателя. Шумное отбытие такси почти заглушает шорох шагов по посыпанной гравием дорожке. По всему дому разносится надрывный вопль звонка.

Из кухни выходит маленький усталый японец, торопливо застегивая на ходу пиджак из белой парусины, какие носит прислуга. Он открывает парадную дверь, затянутую сеткой, и впускает красивого молодого человека лет тридцати, одежда которого свидетельствует о неких благих намерениях, свойственных людям на службе у человечества. Благонамеренностью дышит и весь его облик. Он окидывает комнату взглядом, в котором любопытство смешано с непоколебимым оптимизмом. При виде Таны в его глазах отражается титаническое напряжение, вызванное намерением вразумить безбожника-азиата. Зовут молодого человека Фредерик Э. Пэрамор. Он учился с Энтони в Гарвардском университете, и из-за одинаковых первых букв в фамилии в аудитории их постоянно усаживали рядом. Поверхностное знакомство имело продолжение, но после окончания учебы они ни разу не встречались.

Тем не менее Пэрамор заходит в комнату с видом человека, намеревающегося остаться на весь вечер.

Тана отвечает на вопросы гостя.

Тана (с заискивающей улыбкой). Уехари гостиниса ужинать. Назад через порчаса. Уехари поровина седьмого.

Пэрамор (рассматривая бокалы на столе). У них гости?

Тана. Да, гости. Миста Кэрамел, миста и мисса Барнс, мисс Кейн, все тут.

Пэрамор. Понятно. (С добродушным видом.) Похоже, они славно порезвились. Да, так и есть.

Тана. Не понимая.

Пэрамор. Покутили на славу.

Тана. Да-да, пири, много-много пири.

Пэрамор (деликатно меняя тему разговора). Когда я стоял у двери, из дома доносились звуки музыки. Мне не послышалось?

Тана (сдавленно хихикая). Да, я играть.

Пэрамор. На одном из японских инструментов?

Ясно, что он является подписчиком журнала «Нэшнл джиографик».

Тана. Я играй японский фре-е-ейта. Японский фре-е-ейта.

Пэрамор. И какую песню ты наигрывал? Какая-нибудь японская мелодия?

Тана (морщит лоб от неимоверного напряжения). Я играй песня поезд. Как у вас? Зерезнодорозная песня. Так говорят в моя старана. Как поезд. Ухо-о-одит. Знасит, свисток. Поехари. Идее-е-ет. У-у-у-у. Осень красивая песня в моя старана. Дети поют.

Пэрамор. Действительно, очень приятная мелодия.

В этот момент совершенно очевидно, что лишь огромное усилие воли удерживает Тану от желания немедленно броситься наверх и принести открытки, включая те шесть, напечатанных в США.

Тана. Сдерать зентремена коктейр?

Пэрамор. Нет, благодарю. Не употребляю. (Улыбается.)

Тана удаляется на кухню, оставив дверь слегка приоткрытой. Неожиданно сквозь щель снова доносится мотив японской дорожной песни. На сей раз это не просто упражнения, а полная силы вдохновенная игра. Раздается телефонный звонок. Тана поглощен музыкой и не отзывается. Трубку снимает Пэрамор.

Пэрамор. Алло… Да… Нет, его нет дома, но он вот-вот вернется. Что? Баттеруорт? Алло! Я не расслышал имя… Алло, алло, алло! А?

Телефон упорно отказывается воспроизводить членораздельные звуки. Пэрамор кладет трубку на рычаг.

В этот момент вновь звучит тема подъезжающего к дому такси, а вместе с ней появляется еще один молодой человек с чемоданом в руках. Он открывает парадную дверь без предварительного звонка.

Мори (уже в прихожей). Эй, Энтони! Ау! (Заходит в зал и видит Пэрамора.) Добрый вечер.

Пэрамор (всматриваясь в его лицо). Неужели… Уж не Мори ли Ноубл?

Мори. Он самый. (Подходит ближе и протягивает руку.) Как дела, старина? Сто лет не виделись.

Лицо Пэрамора вызывает смутные ассоциации с Гарвардом, но Мори не уверен в своих предположениях. Если он когда и знал имя, то давно забыл. Пэрамор проявляет достойное похвалы понимание ситуации и с тактичным великодушием спасает положение.

Пэрамор. Неужели забыли Фреда Пэрамора? Мы вместе изучали историю в классе Анка Роберта.

Мори. Разве можно забыть? Анк, то есть Фред… Фред был… То есть Анк был потрясающий старикан, да?

Пэрамор (шутливо кивает). Да, замечательный старик. Во всех отношениях замечательный.

Мори (после короткой паузы). Да, был… А где же Энтони?

Пэрамор. Слуга-японец сказал, что он уехал ужинать в какую-то гостиницу.

Мори (глядя на часы). Давно?

Пэрамор. Полагаю, да. Японец говорит, они скоро вернутся.

Мори. А не выпить ли нам пока?

Пэрамор. Нет, благодарю. Я не употребляю. (Улыбается.)

Мори. Не возражаете, если я выпью? (Зевая, наливает себе из бутылки.) А чем вы занимались после колледжа?

Пэрамор. О, много чем. Вел очень активную жизнь. Где только не побывал. (Его тон подразумевает все, что угодно, от охоты на львов до организованной преступности.)

Мори. А в Европе бывали?

Пэрамор. К сожалению, не бывал.

Мори. Думаю, мы все туда скоро отправимся.

Пэрамор. Вы действительно так считаете?

Мори. Разумеется! Страну два года кормят сенсациями, вот народ и забеспокоился. Всем не терпится поразвлечься.

Пэрамор. Значит, вы не верите, что на карту поставлены идеалы?

Мори. Какие там идеалы. Иногда люди испытывают потребность в острых ощущениях.

Пэрамор (сосредоточенно). Все это очень интересно, то, что вы говорите. А я вот беседовал с одним человеком, который там