вашей собственностью стороннему управляющему? А ваш брат? Что он об этом думает? Все-таки он владелец одной трети вашего имущества…

– Мой брат полностью мне доверяет…

Стрингер смотрит на него скептически.

– Значит, не составит сложности получить и его подпись под этими бумагами.

– У вас она будет, – вмешивается Маркезано. – Синьоры Флорио обязуются доверить все свои предприятия внешнему управляющему на срок в десять лет, получив в обмен чек на собственное содержание.

Бональдо Стрингер поднимает брови.

– Этого чека должно хватить и на содержание дармоедов, окружающих синьора Флорио? Хотелось бы понять, о какой цифре идет речь?

– Дармоеды? Это добрые друзья, которым мы оказываем помощь и поддержку, – не сдержавшись, парирует Иньяцио. – Моей семье присуще чувство собственного достоинства, синьор Стрингер. Согласен, мы сделали… я сделал много ошибок в управлении семейным наследием. Я признаю это. Но я ношу известное, уважаемое имя и никому не позволю унижать меня, и…

Маркезано накрывает его руку своей и сжимает ее. Молчите, ради бога, будто говорит его взгляд.

– Как я уже сказал синьору Флорио, ему придется многим поступиться, но нет ничего такого, с чем бы он не согласился. Его личные и семейные расходы должны быть тщательно продуманы… Разумеется, они не могут жить, как обычные люди.

Стрингер откидывается на спинку кресла, внимательно смотрит на обоих, крутя сигару в пальцах.

– Акций Итальянской судоходной компании «Генеральное пароходство», которые вы отдадите указанным компаниям, недостаточно, чтобы покрыть ваши долги. Вам необходимо около двадцати миллионов лир…[30]

Иньяцио вздрагивает. При взгляде на сумму у него перехватывает дыхание, в легких не остается воздуха.

– Мне удалось добиться отсрочки по акциям Итальянского винного анонимного общества, которые вы отдали под залог и должны выкупить в декабре, – продолжает Стрингер, водя пальцем по отчету. – Однако скоро истекают сроки других платежей.

– Но концессии…

– Я бы на них не особо полагался, синьор Флорио. «Итальянский Ллойд» уже движется в этом направлении. Лучше подумайте о том, чтобы отдать им часть судов «Генерального пароходства». Вот что действительно могло бы облегчить ваше положение.

Значит, я был прав, думает Иньяцио, опустив затуманенный взгляд на персидский ковер. Проклятый Пьяджо! Видимо, отобрать у нас, у Флорио, все, что мы построили, стало целью его жизни.

Однако слова Стрингера проистекают из разговора, который состоялся у него с Джолитти. Министерство транспорта пытается повлиять на продление морских концессий. По мнению председателя правительства, следует пересмотреть сам принцип, чтобы другие предприятия, лигурийские или тосканские, к примеру, могли предлагать свои услуги по более выгодным ценам. Для Джолитти это не вопрос Севера и Юга: дело в том, что государство не хочет больше поддерживать предприятия-монополистов, которые фактически контролируют весь рынок. И Стрингер знает, что аукцион на право оказывать транспортные услуги уже состоялся, даже если по разным причинам ни одно предприятие в нем не участвовало. Стрингер знает и молчит, потому что, в отличие от Иньяцио Флорио, понимает, когда и о чем уместно говорить.

Стрингер знает свою силу и понимает, к кому должен быть лоялен.

С одной стороны, спасти дом Флорио означает помочь экономике целого острова, но с другой – правительство с чрезвычайной ясностью дало ему понять, в чем оно заинтересовано. И два этих соображения необязательно должны совпадать.

Иньяцио обмирает. Затянувшееся молчание может прервать только Маркезано. Он встает, смотрит на Стрингера и произносит:

– Спасибо, синьор директор. Мы дадим вам знать о нашем решении.

* * *

– Донна Франка, вот вы где! Я вас повсюду искала, пока Нино не подсказал мне, что вы в саду. На улице так холодно!

Маруцца, обычно такая спокойная, встревожена. Укрывает ее своей шалью, греет ей руки. С тех пор как Франка вернулась из Мессины, она не разговаривает, мало и плохо спит и почти не ест. Теперь она здесь, замерла на каменной скамье перед вольером, в одном шерстяном жакете поверх темно-серого бархатного платья.

– Пойдемте в дом, прошу вас. Я попросила монсу приготовить к чаю лимонный торт, который вы любите. Пойдемте в дом, скоро начнется дождь.

В ответ Франка поднимает голову и смотрит на Маруццу со странной улыбкой.

– Они были там. Я их видела… – бормочет она. – Только я могу их видеть, но они были там…

– Кто, донна Франка? Вы о ком? – Голос Маруццы от волнения делается тоньше. – Вставайте, пойдемте погреемся у камина. Вам нужен отдых и тепло. Нино разжег большой в красном зале.

Но Франка не двигается. Продолжает смотреть прямо перед собой и теребить пальцами темную шаль, которую Маруцца на нее накинула.

Она не хочет, чтобы картина в ее голове исчезла.

Пляж в Мессине.

На рассвете 28 декабря 1908 года земля задрожала между Сицилией и Калабрией. Это случалось в прошлом и будет случаться в будущем. Та земля всегда была зоной землетрясений, морских водоворотов, сильных течений, Флорио об этом хорошо было известно, даже если прошло более века с тех пор, как братья Паоло и Иньяцио Флорио, как раз после землетрясения, уехали из Баньяра-Калабры искать счастье в Палермо.

Но это землетрясение было не «обычным» землетрясением. То была рука Господа, обрушившаяся на людей и дома, чтобы уничтожить их. Земля раскололась надвое, разломилась, как хлебная корка. И оставила после себя только крошки.

Реджо-Калабрия была разрушена, многие города, в том числе Баньяра, превратились в груды камней, от Мессины за неполные две минуты остались пыль и камни. После чего землетрясение, завладев морем, вздыбило его, и высоченные волны накрыли то, что осталось от города, и тех, кто оказался на улице. Начались пожары и взрывы из-за утечки газа. Под конец пошел дождь, который, замесив пыль, всё вымарал, вместо того чтобы очистить, ослепил выживших, ошалело бродивших среди руин. Газетные страницы наполнились подробностями, одна страшнее другой: воронки с торчащими руками или ногами; стоны, сначала громкие, душераздирающие, затем все более тихие, слабые; жители или бежали в деревни, или, окаменев, не двигались с места и без остановки кричали; говорят, видели людей, которые лихорадочно рылись среди кирпичей, балок и мертвых тел, чтобы хоть что-нибудь украсть, – вечная история про шакалов, копающихся в чужом горе.

В следующие дни информации стало больше, к тревоге и панике добавилась нужда в срочной помощи, которая могла прийти только с моря, потому что дороги были разрушены.

Об этом лично объявил король, прибывший в Мессину вместе с королевой Еленой 30 декабря на борту корабля «Виктор Эммануил». В телеграмме, адресованной Джолитти, он написал: «Здесь смерть, огонь и кровь. Пришлите корабли, много кораблей». Потом пришла весть, что Николетта Таска ди Куто, сестра Джулии Тригоны, осталась под завалами