— А ну, стоять! Кто такие? — раскосый стражник на тракте обернулся на рядом стоявших воинов, уверился, что поддержка есть, и осмелел. — Чьи подданные? Грамоты есть?

Пятеро мужчин-атани средних лет, скорее всего, из Дортониона, недовольно скривились: если на пути встретилась такая таргелионская стража — готовь мирианы. Самый высокий и молодой из путников, крайне небрежно причёсанный — чёрные волосы падали на лицо, мешая сверять этого типа с портретами на объявлениях о розыске, вальяжно вышел вперёд, протянул небольшой мешочек.

— У нас лошадь, — он кивнул назад, указывая на клячу с повозкой, — устала уже, знаешь ли, друг. Скоро присоединится к тем, кого тащит. Нам бы поспешить.

— Труповозка, — скривился стражник.

Человек знал: с таких обычно поиметь нечего — с севера погибших доставляют, либо убирают по дорогам мертвяков, которых родня ищет, а кого не ищет — в озеро. Груз приходится досматривать на предмет внезапно воскресших усопших, а самих труповозниц проверять — не приютили ли какого беглого. Осуждённые за долги или приговорённые к казни, если умудрялись договориться с тюремщиками, как правило, с такими работниками и объединялись, поскольку разный ворованный груз проще всего возить именно с трупами — пузо вспорол, вложил, заместо кишков краденное добро, и готово. Копаться в таком дерьме не каждый стражник возьмётся. Более того, обретшие свободу осуждённые на казнь или пожизненную тяжкую работу за еду понимают — терять им нечего, поэтому будут биться насмерть, а оно надо вообще? Проще принять правила игры, ведь всё равно никто не видит, а все сообщники заодно.

Взяв мирианы и лишь для порядка проверив, нет ли среди полуразложившихся трупов живых, раскосый вояка ещё раз посмотрел на лица чужаков, вспоминая портреты с листовок. Однако для истерлинга беоринги были все на одну рожу, а каких-то особых примет вроде не нашлось. Значит, тем более плевать. Он тут не сыщик, чтобы разбираться, кто беглый, а кто нет. Может, это правда честные могильщики?

Коротко попрощавшись, люди разошлись по своим делам, а к таргелионскому патрулю прилетела с лесной голубкой весточка от соратников, мол, скоро подъедет богатый обоз с Тол-Сириона. У них точно сплошные нарушения правил торговли, установленных Союзом, так что придётся как следует всё проверить. Нехорошо нарушать законы, ой, нехорошо!

Стражи, облизываясь, потёрли руки. Сейчас кто-то щедро поделится заработанным золотишком.

***

Ночью снова разбудил кашель. Это уже не походило на следствие курения с юных лет, и женщина с тревогой посмотрела в сторону детских комнат. Если с матерью что случится, куда их? В приют? Старшая большая уже, но и не невеста пока, мальчишки и вовсе дураки — без отца попадут в лапы лихих людей, всё добро спустят, и сами сгинут. Можно, конечно, попросить помощи брегоровой семьи, но есть ли им дело до ещё одних сирот? Покормить-то покормят, но следить точно не станут.

Кашель скрутил так, что выступили слёзы. Боль отдалась в спине, груди и животе. Надо бежать к лекарям, и пусть делают всё, что могут! Нельзя оставлять детей одних!

«Мы для тебя баньку растопили, хозяюшка! — голоса из кошмарного сна всё ещё не замолкали в памяти. — Мёрзнешь, небось! Вон как кашляешь, согреть тебя надобно. И тогда ты будешь петь нам, Соловушка».

Жена Бреголаса помнила, как видела приятелей детства живыми в последний раз: принеся в парилку выпивки и добавив в печь не только дрова, женщина заметила, что двое и так уже засыпают, а остальные тоже валятся от усталости и хмеля. Отвратительные опасные типы! А ведь когда-то с ними было весело…

«Пой нам, Соловушка!»

Во сне ощущался страшный холод, но именно в пробирающем до костей морозе зарождалось бушующее пламя, поглощающее всё. И среди этого кошмара прыгала серая птаха.

«Соловей мой, соловейко,

Птица малая лесная!

У тебя ль, у малой птицы,

Незаменные три песни?

У меня ли, у молодца,

Три великие заботы!

Как уж первая забота —

Рано молодца женили;

А вторая-то забота —

Ворон конь мой притомился;

Как уж третья-то забота —

Красну-девицу со мною

Злые люди разлучили.

Выкопайте мне могилу

Во поле, поле широком,

В головах мне посадите

Алы цветики-цветочки,

А в ногах мне проведите

Чисту воду ключевую.

Пойдут мимо красны девки,

Так сплетут себе веночки.

Пройдут мимо стары люди,

Так воды себе зачерпнут».

Пой, пой, соловушка, пока поётся, пока горлышко не сдавило кашлем.

— Мама? Попить принести?

— Белет? Ты почему не спишь?

— Ты кашляла.

Дочка стояла в дверях в одной сорочке, худенькая, бледная, раздражённо-напуганная. Знает, что ей рано подниматься, да к скотине идти, а мать отдыхать не даёт. Снова внимательно посмотрев на девочку, аданет вздохнула: не невеста пока, а самой замуж спешно выходить небезопасно — соседи порой захаживают, но ведь на самом деле они засматриваются не на стареющую бабу, а на её свеженьких детишек. От такой мысли выворачивало, желание привести в дом мужика пропадало сразу же.

— Я сама. Спасибо, моя хорошая, — хрипло произнесла женщина, встала, укуталась и пошла в кухню.

В тёмном доме было страшно ходить, казалось, будто сейчас снова придут незваные гости.

Решив нанять постоянных работников и учителей, как бы дорого это ни было, супруга Бреголаса вздохнула над разгорающейся в холодной кухне печкой. Не упустить бы какую искру шальную, только спалить дом и не хватало.

***

Пожар, которого не видел на самом деле, снова и снова полыхал во сне. Галдор научился выходить из огня, не позволяя балкам рунуть себе на голову и не задыхаясь в дыму, чаще всего даже удавалось спасти родных, но, независимо от финала страшного морока, кошмар повторялся снова и снова.

«Слабак! — вспылил на днях отец, в очередной раз увидев сына нетрезвым, безучастным ко всему. — Думаешь, если твои грустные глазёнки нравятся девкам, тебе можно забыть, чей ты сын?! Думаешь, если любая уличная юха готова лечь с тобой, это честь для рода Мараха?! Не можешь быть сильным и жить достойно — убей себя! И