На стол легли деньги — шесть пятитысячных купюр, — и связка ключей. Он положил их неловко, одним движением, будто ему самому было точно так же неудобно, как и мне. Взглянув на деньги, я стиснула кулаки под столом, а ногти до боли впились в мякоть ладоней.

— Я все отработаю, — произнесла я уверенно.

— Конечно, отработаешь, — достал он агукающую Аришку из переноски, слегка покачивая. Была уверена, что взял ее, чтобы скрыть возникшую неловкость. Я бы тоже так сделала, но, увы, подходить к дочке пока мне было запрещено. — Это за первый месяц. Если ты не против, утром передам твои документы в отдел кадров. Больничные у нас, кстати, тоже оплачиваются…

Честное слово, в этот момент мне хотелось его расцеловать.

Мне самому было неловко. Боялся реакции Марины на мою помощь. Все мои действия до этого момента она воспринимала неоднозначно, но, видимо, окончательно сдалась, понимая, что деваться ей, по сути, некуда.

Я это тоже понимал. Слишком хорошо понимал, что такое остаться на улице без шанса на существование. После смерти отца бабушка, которая не питала к моей матери никаких чувств, спокойно выставила нас на улицу. Моя мама была второй женой отца, но в итоге бабушка решила о нас забыть, посвящая себя воспитанию ребенка от первого брака. Спустя годы она нашла нас, но мы в ее помощи больше не нуждались.

Я знал, насколько матери было тяжело, но она не сдалась, не опустила руки, потому что у нее был я. Она бралась за любую работу, мы жили то у одних ее родственников, то у других, но в конце концов ей дали квартиру, а из молодой девушки она превратилась в сильную женщину, способную пережить любые невзгоды. Я любил мать, восхищался ей как человеком и видел ее тень в Марине. Наверное, моя мать могла бы рассказать ей очень многое, дать совет, помочь не закрыться от мира, но правда в том, что я пока был не готов их познакомить.

Зная мать, я был уверен, что она придумает себе не то, что есть на самом деле. Не хотел, чтобы Марина испытывала давление еще и с ее стороны. Она только-только пробует мне доверять. Только-только делает робкий шаг навстречу. Спугнуть ее не желал.

— А можно я вам сейчас чем-нибудь помогу? — спросила девушка, отчаянно отказываясь смотреть мне в глаза.

Я уже перешел вместе с Ариной в гостиную, чтобы быть поближе к Марине, но эта птичка никак не унималась. Она буквально воспылала энтузиазмом и горела желанием начать помогать мне прямо сейчас. Понимал ее рвение. Наверняка ей было неловко чувствовать себя обязанной кому-то, но я так не считал. Помощь ей — это моя личная прихоть, проявление моего эгоизма.

Я мог бы рассказать себе о том, какой я молодец, что не бросил девчонку на улице и решил помочь ей, взваливая на себя чужие обязательства, но знал, что нимб над моей головой не горит, да и памятник при жизни ставить еще пока рано. Я хотел, чтобы они остались здесь, потому что моя личная боль с их присутствием притуплялась. У меня просто не оставалось времени на то, чтобы замыкаться в себе. Меня действительно спасала забота о них, но сказать об этом вслух я не мог. Не готов был просить, не готов был признаваться в слабости, не готов был открывать перед ней душу.

Считал такой обмен равноценным. Марина получает то, что нужно ей, а я — то, что мне действительно требуется. Обмануться, пусть и ненадолго. Получить обычную жизнь, пусть и всего лишь иллюзию. Обрести спокойствие, пусть и временно. Я устал умирать каждую ночь, не имея возможности воскреснуть наутро. Я устал быть один, но нарочно никого к себе не подпускал, потому что это моя личная боль — то, что мне осталось. А теперь…

Теперь я был уверен, что эта боль кроме тьмы может принести еще и свет. Иногда я думал, что лучше бы я никогда не встречал Юлю. Возможно, тогда бы она до сих пор была жива. Но теперь я вдруг действительно понял то, о чем постоянно мне твердила мать. В нашей жизни никогда ничего не бывает просто так. Каждый крючок со временем найдет свою петлю. Я боялся поверить в то, что петля наконец-то нашлась.

— Марина, ты очень поможешь мне, если будешь соблюдать постельный режим, — взялся я за следующую страницу, подталкивая рукой детский мобиль, что стоял сейчас над сумкой-переноской.

Аришка лепетала, восторгаясь новыми игрушками. Наверное, даже пыталась достать до мягких коровок руками, но у нее не получалось. Я же поглядывал на нее краем глаза, в который раз безуспешно перечитывая промежуточный договор с корейцами. Не знаю, что я пытался там найти. Ответов на мои вопросы все равно не имелось. Понимал, что предстоит плясать под их дудку, если я действительно хочу перекупить этот завод, но проблема в том, что танцевать и улыбаться я никогда не умел.

— Я не могу больше лежать, — заявила Марина, сидя в компьютерном кресле посреди комнаты.

Нас разделял только дверной проем. Такая смешная в этой голубой маске. Одни глазюки торчат — огромные, доверчивые, золотистые, как древесная смола. Жидкое золото. Густые темные волосы забраны в толстую косу, что покоится на плече. Моя футболка для нее словно парус — так и летит при ходьбе, но закрывает все до самых колен. Так меньше соблазна.

Она похожа на ребенка в огромных тапках и моих вещах. Совсем девчонка, но в ней есть тот самый стержень. Это видно невооруженным глазом. Не глупая, далеко не глупая, но наивная. Просто потому что не привыкла сталкиваться в жизни с грязью. Оттого и боль в сердце закралась от предательства. Оттого и весь мир кажется черным и несправедливым. Мне тоже так казалось.

— Хорошо, — кивнул я, поднимаясь. — Но, во-первых, ты идешь в кровать…

— Ну почему? — Марина обиженно застонала, насупилась, сведя широкие брови к переносице, но все-таки послушно поднялась и отправилась в постель.

Отложив документы на тумбу в спальне, я первым делом помог ей улечься. Поправив подушки под ее спиной, накрыл одеялом и протянул градусник, который девушка безропотно приняла. Удовлетворившись ее покладистостью, продолжил:

— Потому что нет отвратительнее работника, чем тот, который болеет, — посвятил я ее в непреложные истины, известные любому работодателю. — Посмотри вот эти договоры с корейцами и скажи мне, что думаешь.

— Хорошо, — важно кивнула она, нетерпеливо забирая документы.

— И еще. Твой муж звонил тебе?

Плечи Марины тут же напряглись. Пальцы впились в листы, сминая бумаги. Понимал, что ей неприятно об этом говорить, но не спросить не мог. Не все проблемы еще были решены. И если одни трудности я мог помочь ей легко преодолеть, то другие требовали юридической консультации.

— Нет. Я больше не пыталась ему дозвониться, но навряд ли он убрал мой номер из черного списка, — ответила девушка после некоторой заминки, и я видел, насколько ей сложно говорить об этом.

— Другие родственники?

— Мы не в ладах. Пока не пытались связаться, — посмотрела она на меня, но взгляд ее тут же вернулся к переноске, в которой Аришка начинала похныкивать.