навсегда запомнил это зрелище. Как и вид молочного моря по утрам. Как и полосы белого пляжа, гладкого, словно полированный мрамор. Как и белокрылую бабочку, которая пробудила его утром поцелуем в лоб.

Он начал отчаиваться, что не выдержит таких испытаний — что потерпит неудачу и не достигнет своей цели. Однако затем, перейдя вброд реку Сукро, Туссело понял, что он близок к месту назначения. Переночевав в деревушке у моря, нумидиец заметил, что люди отнеслись к нему по-доброму. Они не боялись чужеземцев. Он навсегда запомнил, как на пляже седовласый старик угощал его жареной рыбой. Они не могли общаться с помощью слов, и, тем не менее, старый человек вел себя по-дружески. Сидя на песке друг перед другом, они выковыривали пальцами белое рыбье мясо. Туссело хотел заплатить старику, но тот отказался, подняв ладони вертикально вверх, чтобы ни один предмет не мог быть вложен в низе. Расставаясь, нумидиец отошел на несколько шагов и помахал рукой на прощание. Старик повернулся к нему спиной и забросал песком то место, на котором они сидели. Туссело усмотрел в этом плохое предзнаменование.

Через неделю он увидел продовольственный отряд, который обеспечивал армию провизией. В тот день нумидиец уклонился от встречи, но на следующий вечер один из всадников заметил его. Воин поднялся на ближайший холм, немного подождал и затем помчался к нему по пологому склону. Взглянув на худощавое темное тело, будто бы слитое с лошадью, на которой он скакал без седла и поводьев, Туссело признал в нем массилиота. Он поднял руку в приветствии, понимая, что его путешествие подошло к концу. Всадник остановился на небольшом расстоянии и спросил незнакомца о его деле. Зная родной язык массилиота, Туссело ответил. Он шел в Новый Карфаген, чтобы передать командующему знание, которое могло оказаться ценным, объяснил нумидиец. Он хотел служить в его армии. Он шел, чтобы сражаться за Ганнибала.

* * *

Осада Сагунтума началась весной — на следующий год после взятия Арбокалы. Она велась без перерыва, неделя за неделей, пока весна не уступила место лету. Город высился на краю скалистого плато, достаточно высокого, чтобы иметь вид на окрестные холмы и подходы к морю. Хорошо укрепленное поселение окружали стены различной высоты и толщины, возведенные в соответствии с изменчивым ландшафтом. Вдоль стен на равных интервалах возвышались башни столь внушительных пропорций, что защиту города можно было считать идеальной. Ганнибал хотел доказать ошибочность этого предположения.

По его приказу тысячи людей подкапывали стены города, переносили землю в одеялах и пытались создать проходы в крепость. После первых недель осады одна часть стены рухнула в хаосе пыли, падающих тел и обломков, нанеся городской обороне заметный ущерб — огромную рану, которая протянулась на весь пролет между двумя массивными башнями. Жители Сагунтума не позволили захватчикам прорваться в созданную брешь. Они разрушили несколько каменных домов, заложили пролом валунами и возвели баррикады, используя все материалы, которые попадались им под руку. Одна половина горожан сражалась, отгоняя врагов, другая сновала среди защитников и работала с землей, камнями и бревнами. Серовато-синий пролом, покрытый струпьями заслонов, остался на месте, но на следующий день Сагунтум вновь восстановил оборону.

Жители города без возражений принимали письма Ганнибала, в которых он раз за разом предлагал им свои условия. Но они отказывались подчиняться его указаниям. Командир понимал, что их упрямство коренилось в трех причинах. Во-первых, они не желали сдаваться и терять достоинство. Во-вторых, ими управляла глупая бравада, свойственная всем иберийцам, с которыми он когда-либо встречался. В-третьих, горожане ежедневно осматривали морской горизонт в надежде на спасение. От своих шпионов Ганнибал узнал о трех гонцах, направленных из города в Рим с новыми просьбами о помощи. Он мог бы перехватить их. Но это не входило в его планы. Наоборот, для достижения поставленной цели он стремился донести свою позицию до Сената. Ганнибал хотел, чтобы римляне сердились и давились от ярости. Если бы они предприняли какие-то действия против него, то он получил бы повод для нападения на Рим.

Несмотря на все его планы, осада угрожала затянуться на неопределенный срок. Вот почему обычным знойным утром в середине июня Ганнибал решил форсировать события. Он не хуже других понимал, что его решение было близко к безрассудству, но ему надоело смотреть, как солдаты погружались в летаргию. Жара летних дней могла иссушить дисциплину и повернуть их друг против друга. Он не желал допускать такой поворот событий. Ганнибал не мог прорваться через стены в одиночку, но он был способен вдохновить свое войско на подвиг, превосходящий возможности человека. Так поступал его отец. И после смерти Гамилькара старший сын перенял этот метод.

Вскочив на коня, который в последнее время стал его любимцем, он выехал на поле, усыпанное обломками городской стены. За его спиной был осажденный город; перед ним темнели толпы уставших от жары солдат. Он призвал их к атаке. Они лениво посмотрели на него сквозь облако пыли. Его фигура, дрожащая в мареве пекла, вызвала у них лишь раздражение. Какой-то офицер, сошедший с ума. Затем они поняли, кто скакал на коне перед ними, и начали прислушиваться к его словам. Те, кто не знал карфагенского наречия, улавливали смысл его речи, когда он переходил на греческий, кельтиберийский или нумидийский языки. Некоторые воины говорили на других диалектах, поэтому они постигали его слова с чужой помощью, через двойной перевод. Он начал с простых фраз.

— Вставайте и будьте мужчинами! Оторвите ленивые зады от земли и следуйте за мной через стены этого города, за которыми вас ждет оргия, не виданная доселе в мире!

Он обещал им, что они получат любую поддержку, если атакуют город в тот же час. Все людские ресурсы! Все механизмы и оружие! Им нужна только храбрость, чтобы добиться победы. Сколько можно терпеть подлость и наглость самодовольных обжор из Сагунтума? Даже теперь они смеются над ними и оскорбляют их. Женщины и дети города находят их смешными, не достойными ни дружбы, ни подчинения, ни даже любовных утех.

Он вклинился в ряды кельтиберийцев. Большой конь шел грудью на людей, и те отпрыгивали в стороны или отбегали назад, чтобы дать ему проход. Они отличались от других солдат бледной кожей и пыльным золотом волос. Многие из них впервые видели командира так близко, и они, открыв рты, смотрели на него с восхищением.

— Перед вами Сагунтум, — сказал он не слишком громко, но так, что его услышали многие. — Разве это сложная задача для таких воинов, как вы? Неужели