силу ветер крупица за крупицей, зерно за зерном уносит нашу новую землю к ушедшим под воду землям Содружества, но, прежде чем удалиться в беседку и лечь спать, я напишу еще кое о чем, а именно – о единственном дельном выводе, к которому все они привели. Возможно, подумалось мне, грабитель, раненный выстрелом, еще лежит в коридоре, а если так, его неплохо бы расспросить и о движущих им побуждениях, и о сообщниках, буде таковые имеются. Загасив свечу, я как можно тише отворил дверь, выскользнул за порог, замер, прислушался и рискнул зажечь ее снова.

Враг мой исчез, но в остальном за дверью все осталось по-прежнему. Убитый стюард лежал замертво, рядом валялся его складной нож. В освещенном желтым колеблющимся огоньком коридоре не было ни души.

Опасаясь, как бы свеча не прогорела или не выдала меня, я погасил ее снова. В ближнем бою найденный для меня Гунни охотничий нож казался куда удобнее пистолета. Вооружившись ножом, а свободной рукой касаясь стены коридора, я осторожно двинулся вперед, на поиски апартаментов иеродул.

Сопровождаемый Фамулим, Барбатом и Оссипаго, я не обращал внимания ни на расстояние, ни на направление, но помнил каждую пройденную дверь и почти каждый сделанный мною шаг. Конечно, путь занял куда больше времени, чем в первый раз, однако нужную дверь я (во всяком случае, по собственным ощущениям) отыскал без ошибки.

На стук в дверь отклика не последовало. Прижавшись к ней ухом, я не услышал за дверью ни шороха и постучал вновь, громче, и вновь ничего не добился. Тогда я забарабанил в дверь рукоятью ножа.

Когда и это не принесло результата, я прокрался сквозь мрак к дверям справа и слева (хотя та и другая от первой отстояли далековато, а я был уверен, что обе – не те), постучал в них, однако на стук снова никто не ответил.

Вернуться к себе в каюту означало бы напрашиваться на новое покушение, и я от всего сердца поздравил себя с тем, что загодя подыскал еще одну. Все бы хорошо, вот только единственный известный мне путь к ней вел мимо двери в мои апартаменты. Помнится, изучая историю предшественников и воспоминания тех, чьи личности слились воедино с моей, я был поражен, сколь многие из них лишились жизни, повторив некий рискованный поступок – к примеру, лично возглавив последнюю победную атаку, либо инкогнито нанося прощальный визит какой-нибудь пассии в городе. Воскресив в памяти дорогу к матросским кубрикам, я рассудил, что смогу догадаться, в какой части корабля находится новое пристанище, и решил, пройдя коридором, свернуть, где удастся, в сторону, обогнуть прежнюю свою каюту, затем вернуться назад, в коридор, а там уже следовать к цели.

Изрядно утомившие меня блуждания по кораблю я, дабы не утомлять оными и тебя, гипотетический мой читатель, описывать здесь не стану. Довольно будет упомянуть, что со временем я отыскал трап, ведущий на нижний ярус, и коридор, вроде бы пролегавший прямо подо мною покинутым, но вскоре завершившийся еще одним трапом, ведущим вниз, в темный, как подземелье, лабиринт галерей, мостков, лесенок и узких проходов. Здесь пол под ногами заметно подрагивал, а воздух с каждым шагом вперед становился все более жарким и влажным.

Довольно долгое время спустя знойный сквозняк принес с собой едкий, до боли знакомый запах. Столь часто похвалявшийся безупречной памятью, я двинулся дальше, вынюхивая дорогу, словно ищейка-браше, и так – едва не вопя от восторга при мысли о знакомых местах после долгих странствий во мраке, пустоте и безмолвии, – казалось, прошел не менее лиги.

Увидев вдали проблеск неяркого света, я вправду не сумел сдержать торжествующего вопля. За многие стражи блужданий во чреве корабля глаза мои настолько привыкли к темноте, что, при всей слабости этого проблеска, я сумел разглядеть и неугомонный пол под ногами, и замшелые стены вокруг – и, спрятав нож в ножны, помчался вперед во всю прыть.

Вскоре я оказался среди округлых клочков земли, служивших средой обитания примерно сотне зверей. Запах привел меня в зверинец, где содержали аппортов, а свет мерцал в загородке, отведенной одному из них. Подойдя ближе, я обнаружил внутри того самого косматого зверька, которого помог изловить. Зверек стоял на задних лапах, опершись передними о незримую ограду, не позволявшую ему улизнуть. Вдоль брюха его мелкой рябью бежали вверх сполохи фосфорического сияния, а ярче всего светились передние лапки, удивительно похожие на человеческие ладони. Стоило мне заговорить с ним, точно с любимым котом по возвращении из долгого путешествия, зверек совершенно по-кошачьи обрадовался моему появлению – прижался мохнатым телом к невидимой стене, замяукал, не сводя с меня молящего взгляда.

Однако в следующий же миг он обнажил крохотные клыки в злобном оскале, сверкнул глазками, точно демон. Испуганный, я бы отпрянул назад, но чья-то рука обхватила со спины мою шею, а к груди моей молнией метнулся стальной клинок.

Перехватив запястье убийцы, я удержал острие ножа в каком-то пальце от тела, напряг все силы, присел и перебросил напавшего через голову.

Меня считают человеком довольно сильным, но противник оказался слишком силен. Поднять его мне удалось без труда – здесь, на борту корабля, я легко поднял бы дюжину человек, однако его ноги сомкнулись на моем поясе, будто медвежий капкан. Не сумев сбросить его, я вместе с ним рухнул наземь и судорожно извернулся, уклоняясь от нового удара ножом.

И тут напавший завопил от боли, причем прямо над моим ухом.

Упав, мы откатились внутрь вольера, и косматый зверек немедля вонзил зубы в его запястье.

VII. Смерть при свете

К тому времени, как я, опомнившись, поднялся на ноги, убийцы и след простыл. В границах владений моего косматого друга остались лишь несколько пятен крови, казавшейся почти черной при свете золотой свечи. Сам зверек сидел, в странно человеческой манере подогнув под себя задние лапы, старательно вылизывая передние и приглаживая ими шелковистую шерсть вокруг пасти. Фосфорический свет, испускаемый его брюхом, угас.

– Спасибо тебе, – сказал я, и зверек, услышав мой голос, вопросительно склонил голову на сторону.

Нож убийцы остался лежать совсем рядом. Довольно длинный, неуклюжий на вид «боло» с широким лезвием и изрядно потертой рукоятью из какого-то темного дерева, он, по всей вероятности, принадлежал простому матросу. Пинком отшвырнув нож, я извлек из глубин памяти образ руки нападавшего – все, что, пусть мельком, успел разглядеть. Мужская, широкая, крепкая, грубая… но никаких особых примет. Жаль, жаль: отсутствующий палец, а то и два тут бы вовсе