— Сударь, — воскликнул кучер, — неужели мы оставим их волкам?

Себастьян открыл дверцу кареты. Ему пришлось почти нести девочку, так она ослабла. Обезьянка же запрыгнула в экипаж сама, видимо догадавшись, где спасительное тепло. От холода зверька защищали кургузая шерстяная курточка, когда-то красного цвета, и нелепый колпачок с бубенчиками. В карете было немного теплее, чем снаружи, и обезьянка принялась радостно повизгивать.

Но не собирается же он, в самом деле, тащить обезьяну во Франкфурт!

Себастьян усадил девочку на лавку перед собой и только тут заметил, что на военном мундире, в который она была укутана, зияет дыра, а вокруг расплылось зловещее черное пятно. Себастьян открыл корзинку с провизией и вытащил оттуда кусок хлеба и колбасу.

Сразу же четыре жадные ручонки потянулись за едой. Девочка, которая оказалась менее проворной, попыталась отнять хлеб у своей спутницы. Сценка показалась графу очень трогательной. Себастьян стал рассматривать нежданных пассажирок. Девочке было лет двенадцать-тринадцать. Если судить по одежде обезьянки, они зарабатывали себе на хлеб на ярмарках. Себастьян задал девочке вопрос по-немецки. Она понимала этот язык и даже могла говорить на нем, но очень плохо. Из ее корявых ответов графу удалось понять, что она цыганка, родители ее были убиты несколько дней назад в битве при Фульде, а сама она спаслась потому, что смогла убежать в лес. Мундир, который служил ей защитой от холода, она сняла с трупа французского солдата.

Фульда? Похоже, конца войне не предвиделось, она дошла уже до прибрежных районов.

Хотя Себастьяну холодно не было, он вздрогнул как от озноба.

Выехав из Копенгагена 17 октября, Себастьян прибыл во Франкфурт 7 ноября. Почтовая карета проехала по единственному мосту через Майн, и он с облегчением узнал заставу Эшенхаймер и церковь Святой Екатерины. Граф велел остановить карету, чтобы высадить девочку и ее обезьянку, дав артистам на прощание немного денег и остаток провизии. Здесь они смогут заработать себе на пропитание. Во Франкфурте Себастьян собирался пробыть три дня. Как раз успеет отправить письмо герцогу Гессен-Кассельскому, чтобы предупредить о своем возвращении, и закупить припасы, потому что его усадьба стояла заброшенной уже несколько месяцев. Он остановился на жарко натопленном постоялом дворе под названием «Золотая булла»,[5]а также оплатил пристанище для своего кучера и место в конюшне для двух лошадей.

Затем Себастьян занялся весьма ответственным делом — поисками слуги.

Хозяин постоялого двора, восхищенный представительным видом своего клиента графа де Сен-Жермена, предложил ему на выбор сразу троих. Себастьяну кандидаты показались грубыми, уродливыми, вонючими, а их физиономии — лживыми. Молодые люди разговаривали на каком-то невразумительном наречии, и было похоже, что они спят и видят, как бы надуть хозяина и скрыться с его вещами. Себастьян не взял ни одного из них. На следующее утро в дверь графа постучал малый шести футов ростом. У него оказалось приятное лицо с выражением покладистым и одновременно насмешливым. Звали его Франц, было ему двадцать лет. Из одежды на парне болтались какие-то отвратительные лохмотья.

— У кого ты служил? — поинтересовался Себастьян.

— Ни у кого, сударь. Я работаю носильщиком в гавани Майна.

— В армии был?

— Жалованье не стоит моей жизни, сударь.

Сказано это было тоном смиренным и благодушным, без возмущения и сарказма. Ответ поразил Себастьяна: а какое, интересно, жалованье стоит жизни?

— Прекрасно, — решился наконец Себастьян, рассмотрев молодого человека как следует, — попроси хозяина подняться ко мне.

Через несколько минут будущий слуга был представлен хозяину постоялого двора.

— Сударь, — сказал Себастьян, — я хочу, чтобы вы незамедлительно вызвали портного, этому молодому человеку необходимо справить подобающую одежду. А пока пусть отправляется в баню и отмоется, как положено цивилизованному человеку. Я даю вам на все два часа.

Сам он вышел прогуляться, но главным образом Себастьяну хотелось пройтись по книжным лавкам. Вернувшись на постоялый двор, граф обнаружил там портного, хозяина двора и Франца, которые посмотрели на него с глубоким почтением.

— Уважаемый, — обратился Себастьян к портному, — оденьте этого молодого человека подобающим образом.

— Сударь, если вы спешите, возможно, было бы разумнее наведаться к старьевщику. Мы непременно отыщем обмундирование офицеров гвардии его высочества.

Вышеупомянутым высочеством был не кто иной, как сам герцог Гессен-Кассельский. Предложение казалось вполне разумным. Себастьян вынул из кармана золотую монету и протянул ее портному, который при виде денег пришел в возбуждение.

— Отправляйтесь и возвращайтесь как можно скорее. Я жду.

Себастьян велел принести графинчик вина и галеты. Когда троица вернулась, Себастьян поморщился при виде Франца, одетого в подобранные у старьевщика вещи.

— Мне нужен не гвардейский офицер, а слуга. Штаны еще куда ни шло, но этот кафтан никуда не годится. Поменяйте отвороты, они же грязные как черт знает что. И подберите этому молодому человеку приличный жилет, чтобы подходил по цвету к рубашке, и плащ.

Франц исподтишка посмеивался; видно было, как все это его забавляет.

— Да, ваша светлость.

— Завтра в девять.

— Да, ваша светлость.

Портной удалился, унося с собой кафтан. Хозяин постоялого двора не мог скрыть изумления.

Себастьян пригласил Франца отужинать с ним. Жареная рыба, картофельный салат. Вот только рейнское вино оказалось весьма посредственным. Впрочем, новый слуга один выпил целую бутылку.

— И что у тебя за жизнь, Франц? — спросил граф.

— Разгружаю ящики и сундуки. На хлеб хватает. Я живучий, как кошка, господин граф.

Себастьян улыбнулся.

— Тебя не научили лгать, Франц?

— У меня просто не было подходящего случая, господин граф.

При этих словах Себастьян не смог удержаться от смеха.

— А почему люди лгут, как ты думаешь?

— Из хитрости или от слабости. А я не считаю себя ни хитрым, ни слабым.

— Что ты думаешь о своем новом положении?

— Что оно вам подходит, господин граф.

Черт побери, этому малому палец в рот не клади! Он напоминал шевалье де Барбере: та же смесь крестьянского здравомыслия, простодушия и хладнокровия — последнее качество Себастьян ценил особенно.

— На этом свете, — продолжал Франц, — или ты управляешь, или тобой управляют. Если не хочешь, чтобы управляли тобой, надо воевать. Я с вами воевать не собираюсь, господин граф.