в центр города, как советует Лёхлер, с кем я их оставлю?

— Мы что-нибудь придумаем, найдём тебе помощницу. Пусть все считают, что ты разорвала всякие отношения с родней мужа, тем более, что он для немцев — красный командир. Так лучше. Не исключено, что гестапо собрало о твоей семье детальные сведения. Помни о возможности новых провокаций.

Ты пока вникай во все подробности, заводи знакомства сотрудниками немецкой канцелярии, с инженерами и техниками Организации Тодта (военно-строительная организация рейха с 1938 года возглавляемая Фрицем Тодтом — генералом-инспектором путей сообщения Германии).

— Да, я заметила у большинства посетителей канцелярии мундиры оливкового цвета с красными треугольными вымпелами на рукаве. Наш добровольческий батальон относится к Организации Тодта. Писарь пояснил мне, что это чешская форма, приспособленная для тодтовцев, поэтому такой цвет.

***

Только теперь Клара в полной мере поняла своего деда по матери. Старик уходил на всё лето в луга, строил шалаш и жил на отшибе, присматривая за стадом колонистов. Днём ему помогали мальчишки и большой пёс.

Как-то на вопрос внучки: "Не страшно ли ему ночью одному?" дед ответил:

— Лучший способ жить с людьми — жить вдали от них.

Вздохнул, понимая, что детское восприятие мира не готово к такой философии, засмеялся и пошутил:

— Зря меня родители не назвали Фридрихом, — повел рукой вокруг и добавил, — было бы полное соответствие с моим полем. (Название села колонистов "Фридрихсфельд" в переводе с немецкого — "поле Фридриха").

***

Пётр зажёг новую самокрутку, сокрушенно вздохнул:

— Лебенсраум — "Жизненное пространство" (нем.) — идеологический постулат фашизма, оправдывающий захват чужих территорий и уничтожение местного населения. Немцы не оставляют в живых тех, кто знает подробности, убирают исполнителей тоже.

— Не в этот раз. Хотят запугать жителей до смерти. В ортс-комендатуре говорят о новых отрядах партизан, на днях пустили под откос эшелон у деревни Варваровка. Немцы снова вызвали карателей.

— Эх, предупредить бы! Но связи с ними нет. Я один, совершенно не представляю где их искать. Пойду в лес, в сторону Карабиновки, до войны приходилось там бывать.

— Не вздумай! Отряды карателей и полицаев направили именно в ту сторону.

— Ну и что? Возьму немного вещей, якобы для обмена — многие из города ходят в Карабиновку за продуктами. До войны было зажиточное село. Значит не всех смогли уничтожить в декабре.

— Это же опасно и далеко!

— Документы у меня в порядке, ты же знаешь, квартальный зарегистрировал у сестры, как списанного по ранению инвалида.

— Ладно, вижу тебя не убедить, постараюсь поехать с рабочими в ту сторону и быть поближе к Карабиновке, скажу Лехлеру, что этот участок дороги на Новомосковск требует срочного ремонта.

— Ну что ты, зачем…

— А если тебе в лесу попадётся провокатор? Из местных? На нём же не написано, что он из отряда.

— Сразу видно, что ты не представляешь, что такое схрон в лесу. Отличить человека укрывающегося в схроне легко по прокоптившейся у костра одежде. Даже если прятать костер в яме или на дне балки, запах от продымившегося лапника впитывается в телогрейку и отличается от запаха очага в хате. Финны это хорошо умели унюхать.

— Ну, а если тебе удастся встретить нужного человека, не факт, что тебя не примут за провокатора.

— Не бойся, я умею быть убедительным, майор, как-никак.

— Ну да, "цельный майор", как уважительно говорил наш интендант в Чернигове.

— Ага, — Пётр ободряюще улыбнулся Кларе.

***

Весь день прошёл в тревоге на Новомосковской трассе. Машинально давала указания, пристально следила за окрестностями. Даже староста бригады ремонтников напрягся, с чего такой контроль. Может, ожидается приезд немецкого чина.

Вернувшись в жандармерию, ответила Лёхлеру невпопад. Он заметил, что выглядит помощница неважно.

— Фрау Клара, вы здоровы?

— Да, спасибо, просто не смогла уснуть.

— Такие экзекуции не для женских глаз. Вам не стоило туда ехать, нужно выпить и поспать, я отпускаю вас домой.

— Спасибо, меня знобит, целый день провела на трассе, просто замерзла.

— Я скажу моему шофёру отвезти вас, — Лёхлер взмахнул рукой — жестом, отсылающим лакея.

— Благодарю вас.

"Скорее, скорее домой, может Пётр уже вернулся".

Но в его комнатке, выходящей окном на огород, свет не горел. Клара простояла у плетня до темноты. Изредка на ситцевой занавеске в кухне появлялся силуэт сестры Кравченко.

— Мама, мама, ну где ты? Почему мерзнешь тут? Целыми днями тебя не видим, — Виктор тянул её за рукав.

"Да, в самом деле, в последнее время я прихожу редко, когда дети уже спят, так нельзя".

Ещё одна бессонная ночь.

Кравченко вернулся под утро. Замерзший и печальный, не удалось предупредить. Лес, словно вымер, даже местных не видно. Всё до последней ягодки собрали ещё летом, за дровами и хворостом так далеко не углубляются.

Увидела в ставшем таким близким окне язычок керосинки, Клара тихонько выбралась из спящего дома. Пётр курил у плетня, замер, услышав её осторожные шаги.

— Ты что? Почему не спишь…

Клара скомкала его шарф:

— Господи, как хорошо, что ты цел.

Пётр перешагнул низкий плетень, неловко погладил её по голове:

— Ну что ты… что со мной станется, зря только попёрся без толку. Время уходит, а я тут отсиживаюсь. Пойду на рынок, потолкаюсь среди людей, может, кого из знакомых увижу.

— Что с тобой делать? Как ты можешь узнать, кто, чем дышит? Скажешь лишнее, донесут, многие знакомые знают, где живёшь.

— Отсидеться не выйдет, тем более мне, кадровому офицеру, наши ведь спросят, за липовой инвалидностью не спрячусь.

Пётр Онуфриевич тех, кто предпочитал отсидеться и не высовываться, не осуждал, но в разговорах иронично называл таких "тюря". Но по поводу партизанских отрядов в лесу как то высказался Кларе:

— Чушь несусветная партизанить в нашей местности! Разве это лес! От карателей в таком не укрыться. Как же мало толковых командиров. Ты не представляешь, какие зелёные юнцы приезжали на командирские курсы. А сколько их осталось в финских лесах в безымянных могилах. Если бы сюда в подполье успели направить, хотя бы пару тех, кто был на Финской, таких огромных потерь в схватках с карателями удалось бы избежать. А история с несчастными пленными, оставленными в лесу, просто преступна. Зачем было освобождать из концлагеря и тащить в лес измождённых людей в такие морозы.

Последствия той карательной операции наполнили души сельских жителей ужасом.