Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С мужем были проблемы… Болезнь его, потом агония в неделю-другую, я всё время там… Потом смерть… похороны… жуть…
– Понятно…
– Вряд ли всё тебе понятно… Не хочу, чтобы тебе стало всё понятно, просто не хочу…
– А как насчёт моего предложения…
– Считай, что я его обдумываю…
На лестнице их встретила говорливая соседка, почему-то решила даже обниматься и целоваться с Верой Алексеевной, краем глаза наблюдая за реакцией её моложавого высокого стройного спутника. А Фёдор Иванович стоял с невозмутимым каменным лицом и молчал, наблюдая, как бы со стороны, за разворотом театрального действа.
Соседка не нашла ничего лучшего, как развести широко руки и изумиться причуде человеческих отношений:
– Чудны твои дела, Господи… Не успела мужа похоронить… всего-то две недели… Сороковин ещё не справили, Вер, а ты уже мужика к себе ведёшь… Как это понимать, Вер?..
– Так и понимай…
– Вот тебе и фунт изюма – получите и распишитесь в оприходовании… В первый раз в жизни ты меня на ты изволила примечать и величать… Ничего себе, Вер…
– Так и ты меня без моего спроса на «ты» давно величаешь – чему же тут удивляться?.. Всё поровну и всё справедливо…
– Ну, ты даёшь огня прикурить, Вер, хоть стой, хоть падай… – Соседка покачала головой и всплеснула полными короткими руками с толстыми, как сосиски, пальцами. – Ладно, на «ты», так на «ты», мне без разницы, мы люди не гордые, но принципиальные насчёт понятий…
– Каких таких понятий?..
– А вот таких понятий, что нельзя чужих мужиков к себе водить и в постель укладывать, Вер…
– А почему нельзя?..
– А потому что твой муж, уважаемый покойник на тебя, такую-сякую, глядит, сверху…
– Скорее снизу глядит из бездны, – поправила соседку Вера Алексеевна, – но это не важно…
– Хорошо, Вер, пусть он из могилы снизу глядит, но ведь устыдить может своим взглядом гневным…
– Не устыдит, потому что… – она не договорила фразы и повернулась к соседке спиной, показывая, что неприятный разговор на лестничной площадке закончен.
Но соседка не унималась. Стараясь как-то больнее ужалить, она нарочито ласковым голосом, но с иезуитскими металлическими нотками попросила:
– Хоть с представительным мужчиной познакомь, Вер, мне приятно будет услышать его имя – кто же он?
– Может, я сам представлюсь, – сказал Фёдор Иванович, – чтобы не накалять обстановку…
– Нет, я скажу… – Вера Алексеевна как-то странно улыбнулась и произнесла со значением. – Это мой недавний московский друг Фёдор Иванович, который скоро будет моим законным супругом…
– Но ведь ещё сороковин не справили, – прошипела с возмущением соседка. – Я же собиралась прийти к тебе на сороковины…
– Сороковины мы справим в Москве, – отрезала Вера Алексеевна, – а в Москву тебе не надо приезжать, не до тебя нам, извини, соседка, отметь сама с кем хочешь, если надумаешь…
– Ну, ты даёшь, Вер, – только и выдохнула соседка, – так резко менять судьбу…
– Радуга многослойная до и вихрь Новодевичьего после призвали меня изменить судьбу, и всё устроили, как надо, ничего не попишешь…
Она открыла дверь в свою квартиру, пропустила вперёд Фёдора Иванович, не оборачиваясь, и догадываясь, что оставила стоять свою соседку в немом изумлении, непонимании её последних слов, возможно, в столбняке потрясения. Хлопнула дверью и за закрытыми дверьми потянулась своими тёплыми нежными губами к губам ошарашенного жениха Фёдора Ивановича, обнимая его. После долгого поцелуя тихо прошелестела губами, хранящими печать крепкого мужского поцелуя:
– Я приняла твоё предложение, Фёдор, я буду твоим верным другом и, разумеется, верной женой.
Глава 8
Какое было наслаждение ощущать тяжесть её головы с русыми волосами на своём плече, а правую её руку на своей груди… Он, охраняя её сон, старался не шевелиться, даже сдерживал своё дыхание, чтобы не разрушить негу мгновений чуда человеческих душ…
Они были вместе в первый раз абсолютно голыми, нисколько не стесняясь своей наготы, и абсолютно счастливыми на широкой супружеской кровати. Он после их бурных любовных объятий уже успел вздремнуть, а её сморил сладкий сон, который он ни за что на свете не хотел прерывать. И тяжесть головы на его плече и красивая рука на его груди просто были ему необходимы, чтобы предаться светлым несуетным думам. Каким он всё же молодцом оказался в Москве после их «экскурсий» в Новодевичий монастырь, не пытаясь затащить Веру в постель. Какой молодчиной оказалась она здесь в своей квартире, раздевшись догола и указывая на разобранную постель с шутливым предложением присоединиться и разделить любовное ложе:
– А вам, что, молодой человек, особое приглашение для раздевания догола требуется?.. Не надо стесняться того, что естественно для женщины и мужчины… У тебя в квартире у меня ночью возникло желание прийти голой на твоё ложе в другой комнате, но я его подавила, и об этом не жалею… А сейчас я просто хочу тебя и не скрываю своего желания, потому что приняла твоё предложение…
Окно спальни было распахнуто и выходило в летний парк, откуда пахло отсыревшей от прошедшего недавно летучего дождя, суглинком и чахлыми цветами клумбы. Он видел за окном звёздное небо, которое его не пугало, наоборот, к чему-то призывало… Ах, да, он вспомнил, как ему хотелось в эту первую ночь любви поговорить с Верой по душам, но она сразу же после бурных ласк извинительно попросила его умерить свой пыл, потому что её слишком разморило и кидает в сон, как парашютистку без парашюта, наверно, из-за того, что давно не занималась любовью… Он хотел спросить её: а как же муж? Но она уже спала на его плече, положив руку с обручальным кольцом на пальце на его грудь…
Он только под утро, при тусклом свете зари обратил внимание, что обручальное кольцо Веры находится не на безымянном пальце, а на среднем пальце. Он неожиданно для себя вспомнил то, что знал когда-то давным-давно, да позабыл надолго. Мол, древние восточные и южные люди, особенно, египтяне верили, что на четвёртом «безымянном» пальце есть линия для крови или «вена», как вена любви, любовника, которая связана с сердцем. Применительно к женщине это означает, что, если мужчина овладел сердцем женщины, он должен надеть