пытался проникнуть по ту сторону Божьего мира, пусть даже эта сторона темная? А о какой еще стороне рассуждать чародею, который в своем искусстве обратился именно к тьме? Поэтому, внутренне трепеща, Анна Болотная внимала своему собеседнику. – Это пламя в камине поневоле наводит на размышления о пекле и о том, как оно было устроено в день гнева Господня. И хотя, дорогая гостья, услышанное может противоречить представлениям, почерпнутым из книг или бесед с иными сведущими людьми, но все же отнеситесь к моим словам серьезно. Пастыри учат, что рано или поздно даже самые тяжкие грешники сумеют снискать милость Божию. Увы, я должен возразить на это. Несчастные, что обретаются в пекле, были отринуты Господом и потому обречены навеки там пребывать. Гнев Господний и немилости Его не оставляют им никакой надежды. Представьте на мгновение, что у погруженных в эти воистину адовы муки осталась хотя бы толика упования на спасение. Раскаивались бы они тогда в своих прегрешениях в полной мере? Нет, они бы лишь терпеливо ждали, когда в их узилище упадет луч света, по которому они смогут подняться в райские кущи. Увы, грешники могут рассчитывать на это столь же мало, сколь и истязающие их бесы. Представьте себе каменные теснины, трещины в земном чреве, где пылает вечный огонь, гул которого заглушает любые мольбы, вопли и воздыхания, и потому никогда и никем они не будут услышаны. Будь ты простолюдин, купец, дворянин, князь или даже сам государь император, тебе нет здесь никаких привилегий. Можно сколь угодно сокрушаться: ах, если бы я вел себя по-другому, не тиранствовал бы по пустякам, не придирался к мелким проступкам ближнего, не потакал своим сиюминутным прихотям, тогда бы я не оказался здесь! Никого не выручат из пекла запоздалые угрызения внезапно пробудившийся совести, как не спасает приговоренного к лютой казни раскаяние, посетившее его на эшафоте. Сколько угодно может богач, приговоренный к вечным мукам, каяться в своем корыстолюбии, щеголь – в том, что гонялся за каждой парижской тряпкой, прелюбодей и развратник проклинать блуд, коему предавались при жизни, никому из них не будет прощения. Равно как и пьяницам, чревоугодникам, игрокам, богохульникам, клятвопреступникам, ворам, грабителям, убийцам и сонму иных грешников. Всякий, кто в мире сем поступал против совести, предавался излишествам, сладострастию и жадности, богохульствовал, нарушал присягу, крал, грабил и убивал, оказываясь в пекле, должен понимать, что превысил меру терпения Божия, вполне заслужил свои муки и не может рассчитывать на снисхождение Создателя. Так что как бы ни хотел я вас утешить, дорогая моя гостья, должно вам понимать, что осужденным на вечные муки не приходится ожидать, что настанет срок избавления от мучений. И именно в этом заключена главная мука, а вовсе не в том, что призрачное пламя терзает столь же призрачное тело. Будь иначе, грешники были бы готовы вычерпывать море по одной капле, покуда оно не высохнет, или разобрать гору вышиною до самого неба, унося за год лишь одну песчинку, лишь бы заслужить прощение. Вместо этого их мертвые кости будут лежать в адовых щелях, тоска и совесть будут терзать их обнаженные души, и никакая, даже самая пылкая вера не поможет им воззвать к Богу, умоляя Его о прощении. И сие останется неизменным, покуда не рухнут все до одной горы, сойдя с мест своих, а иссыхающие моря не обнажат камни на своем дне! И даже тогда мука будет терзать их, ибо легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели убежденному грешнику обрести надежду на спасение.

– Странно слышать это от чародея, – проговорила Ася, когда воцарилось молчание. – Не будь мне известно, кто вы, я бы подумала, что слушаю католического проповедника.

– Я не католик – это верно, – откликнулся колдун. – Равно как не лютеранин и не православный. По складу ума – я испытатель натуры. По устремлениям души моей – сладострастник. По роду занятий – чернокнижник. Иными словами, ничего хорошего от посмертного бытия я не жду.

– Вы обрекли себя на вечные муки и толкаете к тому же меня?

– Каждый сам распоряжается своей совестью и душой.

– Верно, – задумчиво кивнула гостья чернокнижника. – Только малые дети винят в своих проступках других.

– Я предлагаю вам возможности, а уж воспользоваться ими или нет – решать вам, – продолжал тот. – Воспользовались же вы моим подарком…

– Да, – кивнула Ася. – И это было весьма увлекательное и поучительное путешествие.

– И думаю – не последнее.

– Не могу обещать, что не воспользуюсь вашим подарком вновь.

– Сколько вам будет угодно… Кстати, вы знаете, что это далеко не единственное кольцо, подаренное мною прекрасной девушке.

Девушка фыркнула.

– Ни на мгновение в этом не сомневалась.

– Вы меня не совсем верно поняли, Анна! – воскликнул чародей. – Кольцо, подаренное вам, совсем иного рода. Такие я не раздаю направо и налево.

– Какие же кольца вы раздаете другим девушкам?

– Всякая девушка мечтает о замужестве, и большинство из них полагает, что долг мужа – обеспечить ее достаток.

– Их можно понять.

– Да… Однако мужья нередко сами стремятся поживиться за счет приданого, а вовсе не приумножать его. Я решил помочь несчастным девушкам, которые порою обречены стать супругами игроков и транжир. Я стал ковать кольца, которые девушки дарят своим избранникам взамен обручальных. Надевая такое кольцо на палец, каждый мужчина превращается в трудолюбивого цверга, который до конца дней своих варит в тиглях золотые слитки, или гранит драгоценные камни, или отливает перстни, серьги и прочие украшения. Возлюбленные сих мастеров с этого мгновения могут не заботиться о средствах к существованию и вести тот образ жизни, какой им по вкусу.

– То, что вы рассказываете – это ужасно, – вздохнула Ася. – Ведь ваши кольца превращают мужчин в рабов, а женщин – в пустых ветреных мотовок.

– Вы правы, Анна, – не стал спорить Брюс. – Поэтому вам я предложил другое кольцо.

– Благодарю за угощение и поучительную беседу! – произнесла девушка, решительно вставая. – Будьте любезны, проводите меня до моего ландо. Я устала и хочу спать.

– Вы могли бы заночевать у меня, – забросил пробный камень чародей.

– Благодарю за предложение, но честь не позволяет мне остаться до утра у одинокого мужчины.

– Ну что ж, дорогая Анна, – сказал Брюс. – Ваше желание для меня закон.

Колдун и впрямь проводил ее до кареты. Кучер сидел во все той же позе, и пришлось растолкать его, чтобы разбудить. Ландо выкатилось из ворот и углубилось в паутину улочек Лекарской заставы. Ася и сама не заметила, как задремала на кожаных подушках сиденья. Проснулась она, когда карету тряхнуло сильнее обычного. Девушка машинально ухватилась было за спинку сиденья и едва удержалась на ногах. Оглядевшись, она увидела, что