часов оставался в спальне Хеди, и ей начинало казаться, что она терпит его присутствие лишь в ожидании каких-нибудь вылазок. Но со временем осознала, что не может покинуть дом без сопровождения мужа или его охранников. Хеди оказалась в ловушке.

Сначала Фриц пытался как-то оправдаться, но мало-помалу его аргументы превратились в приказы, которые в свою очередь привели к запрету любых контактов с внешним миром. Муж просматривал письма, которые Хеди писала родителям. Она не могла никому позвонить без его согласия. Ее страсть к нему угасала по мере усиления изоляции. В душе Хеди росла тоска, которая начала принимать чудовищную форму.

– Фриц, дорогой, пожалуй, мне стоит возобновить учебу в университете, это пошло бы на пользу нам обоим.

– Зачем тебе учиться? Хеди, у тебя же есть все, чего только может пожелать женщина.

Она была опустошена все более угнетающей изоляцией, а ее сексуальная жизнь ограничивалась Фрицем – и угасала. Подавленные желания кружились в ее сознании, а страсть, которая так их объединяла, испарялась. Она поглядывала на слуг, зная, что не сможет ничего сделать. В частности, она присматривалась к Франку, одному из телохранителей в зáмке.

Когда Фриц отбыл в Аргентину, Хеди начала избегать почти постоянного сопровождения Греты. Охранники, назначенные мужем, следили за каждым сектором замка, превращенного в запечатанную крепость. Спальня и ванная комната Хеди были забраны решетками. Скука терзала Хеди, которая отчаянно искала разные способы убить время. Своих родителей она могла видеть лишь изредка, всегда в охраняемой гостиной и в присутствии своей помощницы.

Хеди вошла в библиотеку и начала изучать стенные полки, заполненные книгами. Нашла несколько романов и кое-какие научные труды. В ее присутствии Грета вышивала гобелен; она напоминала персонаж какого-то фильма, постоянно носила длинные серые или синие юбки, а свои седые волосы убирала в пучок. Ее почти невыразительное лицо всегда было умытым и бесцветным. У Греты была неслышная походка – эту привычку она, будучи сиротой, унаследовала от времен, проведенных в немецком монастыре. Поведение Греты было таким же жестким, как и ее обычная поза.

Она постоянно следила за Хеди молча, хотя, казалось, отводила свой суровый взгляд, когда та принимала ванну в ее присутствии. Хеди мягко говорила Грете, что ей не стоит преследовать ее двадцать четыре часа в сутки, намекала, что ей необходимо уединение и что кто-нибудь из агентов Фрица может иногда брать на себя задачу ее сопровождения в прогулках по окрестностям замка.

В тот день Хеди удалось выйти в сад на прогулку без Греты. Солнечные лучи ласкали лицо; Франк следовал за ней на расстоянии нескольких метров. Парк был красиво благоустроен, и замок с такого расстояния выглядел великолепно, но он служил ей тюрьмой. Река расширялась, пересекая территорию парка, и напоминала здесь озеро. Охранников на этом участке не было, и только старая лодка покачивалась у причала. В стороне возвышалась деревянная хижина, в которой хранились паруса и разные пожитки, туда никто никогда не заходил.

Хеди открыла дверь и вошла, предчувствуя неизбежное. Свет, проникавший сквозь щели в стенках, обеспечивал тусклый полумрак. Франк заглянул в хижину, чтобы не упустить Хеди из виду; она схватила его за руку и страстно поцеловала, крепко взяв за волосы. Хеди прижалась к нему всем своим телом, и ее руки тут же оказались в желанном месте. Она почувствовала его эрекцию, но молодой человек был ошеломлен и неподвижен. Тронув его член, она тихо пробормотала:

– Не бойся, насладись мной…

И Франк сдался. Он приподнял ее юбку, чтобы погладить желанные бедра, такие упругие, мягкие, чувственные и дьявольски красивые. Когда он стянул с нее одежду, ее пышные груди потребовали его поцелуев, и он отчаянно погрузился в них. Одно только созерцание ее спины вызвало у него желание немедленно овладеть ею. Страсть уложила их на парусину, тела соединились и обмякли, пока рука Хеди снова не начала свою экскурсию по его телу.

Их встречи повторялись при каждом удобном случае. Франк превратился в молчаливого юношу, внимательного к желаниям Хеди. За пределами хижины у реки она не проявляла к нему ни малейшего интереса. Хеди начала обдумывать план возможного использования Франка – он может стать ключом к ее побегу из этой тюрьмы.

Она заметила, что Грета начала бросать на нее укоризненные взгляды, когда она возвращалась с прогулок в парке. Однажды днем Хеди взяла ее за руку и нежно погладила; женщина покраснела, и ее губы задрожали.

– Грета, прояви понимание и сострадание, – сказала она ей.

Фриц вернулся так же неожиданно, как и уехал. В тот же день, запершись в своем кабинете, он куда-то звонил и общался по радиосвязи. Вечером они молча поужинали.

На рассвете следующего дня Хеди услышала незнакомые голоса и раздвинула шторы, чтобы взглянуть, что происходит в саду, поскольку суета была довольно необычной. В сопровождении Лукаса там расхаживала пара полицейских.

Грета, войдя в спальню, доложила: Франка нашли мертвым рядом с хижиной у пристани. Судя по всему, он умер от остановки сердца.

14

Всякий человек – порождение эпохи, в которую он живет.

Вольтер

Берлин, август 1936 г.

Улицы немецкой столицы не были похожи на те, которые она знала прежде. Военные автомашины пересекались с патрулями СС и гестапо, которые маршировали в черных мундирах и начищенных до блеска сапогах. Отряды молодежи из гитлерюгенда шагали по городу идеально стройными рядами. На многих зданиях висели большие красные флаги с черной свастикой в белом круге. Лимузин Фрица и Хеди пересек мост через реку Шпрее, Музейный остров и канал. Университет имени Гумбольдта напротив памятника Фридриху Великому обозначал въезд на проспект Унтер-ден-Линден, ведущий к Бранденбургским воротам, увенчанным скульптурой орла с распростертыми крыльями, держащего в когтях нацистский символ, – и так на каждой площади, общественном здании или памятнике Берлина.

Миновав Тиргартен, их автомобиль углубился в один из районов среднего класса, и Хеди увидела, как целые семьи загоняют в грузовики. Водитель объяснил, что это евреи-переселенцы, которых отправляют в трудовые лагеря. Он умолчал о насилии, которое применяли солдаты и о том, как они выбрасывают мебель и пожитки из окон домов, а лишь добавил, что гости не должны были видеть подобные сцены или, по крайней мере, не в эти дни.

По мере приближения к Олимпийскому стадиону громкие крики толпы усиливались. Дирижабль «Гинденбург» бесшумно пролетел над трибунами.

На стадионе их проводили в зал для официальных лиц, который находился в задней части президентской ложи. Широкие панорамные окна с драпировками холодного цвета позволяли видеть серое небо, казавшееся