следом – любовь. Мы прожили с твоим дедом долгую жизнь, и временами она была очень беспокойной, но я была уверенна, что он сделает все, чтобы найти выход из самой тяжелой ситуации. Не всегда получалось, но он ни разу не сдался.

Ведьма бросила нарезанные овощи в раскаленное масло, подняв ядерный взрыв пара. Девушка вспомнила про морковь и, дожевывая, спросила.

– И где он отыскал тогда эту музыку?

В небе сказочный месяц неспеша раздувал искорки полусонных звезд, пробуждая лентяек на смену уходящему светилу, еще алеющему краем мантии на горизонте. Двое молодых людей стояли на крыше высотки и смотрели, как внизу змеи автомобильных пробок ленивыми монстрами ползли в противоположные стороны, на развязках рассыпаясь красно-белыми искрами. Шум города стелился внизу, изредка взрезаемый сиренами неотложек, и не мешал разливаться по крыше мелодии, может и не очень романтичной, но как минимум не нервной. Молодой человек искоса поглядывал на девушку, пытаясь угадать ее настроение, девушка делала вид, что этих взглядов не замечает. Неожиданно мелодия прервалась, и через короткую паузу вежливо-информационный голос произнёс:

– Время ожидания ответа специалиста составляет 9 минут.

IV. Хроники

Где обрывается память, начинается старая фильма,

играет старая музыка какую-то дребедень.

Дождь прошел в парке отдыха, и не передать,

как сильно

благоухает сирень в этот весенний день.

Борис Рыжий

Воин

Подходили к концу семидесятые, мне было семь. Уже тогда у моего ангела-хранителя дергался глаз и выпадало перо от хронического недосыпания и нервного перенапряжения, поскольку в моей жизни шел период под названием «становление воина».

Известно, что для становления воина необходим Учитель, который укажет адепту Путь и заодно научит обращаться с оружием. Мой Учитель нашелся в лице соседа, только-только вернувшегося из армии.

– Этой фигней никого не убьешь, – сказал он, дымя «Примой» с соседнего крыльца, пока я стрелял из как бы лука (кривая палка, резинка от трусов) еще более как бы стрелой (условно прямая палка с привязанным гвоздем).

– Еще как убьешь, – обиделся я, хотя понимал, что два втыкания в забор из двадцати выстрелов – скорее случайность, чем закономерность.

– Ты кто? Робин Гуд? – потушив окурок, спросил он.

– Штирлиц! – ответил я, хотя на тот момент был уже Чингачгуком, но выговорить не получалось.

– Ты ничего не перепутал? Хотя ладно, Штирлиц так Штирлиц.

Процесс изготовления настоящего лука оказался непростым. Пока свежесрезанная ореховая ветка сохла на дереве, в Штабе, я искал тетиву. Соседская бельевая веревка, распущенная на волокна и сплетенная заново, определенно подходила, но ночной набег на соседей закончился провалом и звонким материнским внушением. Пришлось найти тетиву у соседей подальше.

Следующей добычей должна была стать консервная банка и перо – лучше от индюка, оно больше напоминало орлиное. С банкой проблем не возникло, а вот за перо пришлось отдать свинцовое сердечко, совсем недавно отлитое из старого аккумулятора. Чтобы получить настоящий наконечник, из банки надо было вырезать кусок жести и свернуть кульком посредством холодной ковки. Изрезав жестью и отбив молотком пальцы, через два дня я доделал наконечник и вынужденно залег на дно для зализывания ран.

И вот настал день Ч. Сорвавшаяся с настоящей тетивы настоящая стрела сверкнула молнией настоящего наконечника, впилась в деревянный забор и задрожала совсем как в кино.

– Этим луком уже можно кого-нибудь убить? – с надеждой спросил я Учителя.

В мудром молчании Учителя угадывалась неловкость.

Принесенная отцом со стрельбища мишень дождалась своего часа, когда во дворе не оказалось взрослых. Приклеенная на фанерный лист, она олицетворяла всех злодеев мира: обижающих слабых, беззащитных и оттого странных людей, которых тем не менее надо было защищать. В предвкушении я положил на тетиву необыкновенно красивую стрелу, когда во двор заглянул одноклассник:

– Че делаешь?

– Да вот, из лука стреляю, – небрежно бросил я с видом ветерана.

– А ты умеешь?

– Ха! Держи мишень.

Шальная мысль нарисовала было стоящее на голове одноклассника яблоко, но врожденное благоразумие подсказало, что для первого раза это слишком. Одноклассник держал мишень на вытянутой руке и балансировал на одной ноге, чтобы быть от нее подальше.

– Да не ссы! – я цыкнул слюной сквозь зубы, как старшие пацаны, но попал на воротник.

Стрела воткнулась в руку одноклассника ровно между локтем и кистью. Он побледнел, потрогал капельки крови на руке и, заорав, рванул в калитку, унося с собой мою прекрасную, стоившую стольких трудов стрелу…

Следующий день начался не очень. В мертвой тишине класса тоном диктора с похорон генсека прозвучало: «У нас в классе произошло ЧП». Далее выяснилось, что только плохие мальчики втыкают острые предметы в своих одноклассников, что такое поведение не соответствует образу советского октябренка, и мне еще предстоит доказать, что я не окончательно потерян для общества. Мне, конечно, было стыдно. Но, когда я был в индейском дозоре и мне случайно, промазав, воткнули в ногу нож, я же не устраивал истерик! Я просто обоссал рану, и мы пошли грабить огороды. Учительницу, однако, градус моего чувства вины не устраивал:

– А что, если бы ты попал ему в глаз? Что ты молчишь, отвечай! Что было бы, если бы ты попал ему в глаз?!

Я, конечно, знал, что нужно было молчать, хлюпать носом и бубнить «я больше так не буду», но очевидность уже тогда не помогала мне найти общий язык с общественностью:

– Тогда бы он не убежал.

Учительница устало села за стол, закрыв ладонью глаза:

– Садись…

Это был первый бойкот в моей жизни. Правда, недолгий. Уже на большой перемене я в красках рассказывал легенду о становлении воина под названием «Первая кровь», а моя жертва активно дополняла ее эпичными подробностями. Под конец он и вовсе расчувствовался и сказал, что обязательно вернул бы мне стрелу, если бы мама ее не сломала. Я великодушно простил его и, глядя в горящие глаза одноклассников, думал, что это еще цветочки. То ли еще будет, когда я подожгу Бешагачский базар, выбранный мной на роль форта ненавистных бледнолицых…

Какой красивый мальчик

Это был бесконечно красивый крокодил, зеленый и блестящий, срисованный из детской энциклопедии. Все в нем было прекрасно: и то, что он был нарисован впервые в жизни собственноручно впервые подаренными акварельными красками, и то, что он получился на удивление похож. Подсознательно Сашка чувствовал, что это не какие-то каляки-маляки, которые он часто видел в детсаду у ровесников, а крепкий, легкоузнаваемый и в чем-то даже веселый крокодил. От этого он испытывал к ровесникам легкое снисхождение удовлетворенного своей работой художника. Была правда одна проблема: когда краски