— Я стала худая, как кочерга, так будет точнее, — ответила Аманда, качая головой. Она не собиралась надевать это платье, и Джен сразу поняла — почему. Мэттью очень любил, когда Аманда надевала красное или пурпурное.

— А как насчет… — начала Джен, но Аманда уже высмотрела на вешалке очень красивое платье цвета морской волны. Когда‑то оно было ей немного тесновато, но сейчас сидело просто идеально, к тому же бирюзовый цвет всегда оживлял Аманду. В нем она снова стала похожа на кинозвезду, которой когда‑то была, и Джен не сдержала восхищенного вздоха.

— Отлично, ма! — сказала она матери, примерявшей платье перед зеркалом.

К платью Аманда надела темно‑синие туфли на высоком каблуке и серьги с сапфирами. Волосы она зачесала назад и собрала в тугой узел, который был своего рода фирменным знаком кинозвезды Аманды Роббинс. Косметики она положила так мало, что, на взгляд Джен, макияж был совершенно незаметен.

— Глаза не подводи, мам, — схитрила она. — Они у тебя и так потрясающие. А вот немного румян не помешало бы. Впрочем, тебе решать…

Аманда критически покосилась на свое отражение в зеркале и кивнула:

— Да, пожалуй, но только совсем чуть‑чуть. Я не хочу выглядеть как проститутка, которой во что бы то ни стало нужно подцепить клиента.

Услышав эти слова, Джен довольно улыбнулась. Аманда буквально на глазах возрождалась из пепла. Она уже начинала шутить… в точности как когда‑то. Несколько слов, которые Джен произнесла не подумав, без всякой задней мысли, изменили Аманду как по волшебству. От огородного пугала, в которое она превратилась за год, не осталось и следа; теперь Аманда снова стала похожа на нормальную женщину… Нет, на нормальную и очень красивую женщину, которую Джен знала и любила.

— Ну, что скажешь? — взволнованно спросила Аманда, нанося кисточкой на скулы последний штрих и поворачиваясь к дочери. — Как, по‑твоему, я сойду за человека или я по‑прежнему похожа на старую ведьму?

Она старалась говорить шутливо, но в ее глазах блестели слезы, и Джен захотелось как‑то подбодрить мать.

— Ты похожа на саму себя, мама, — сказала она, чувствуя, что от волнения у нее запершило в горле.

На ее глазах произошло настоящее чудо, и Джен была от души благодарна тем силам, которые сделали это удивительное превращение возможным. Аманда взяла себя в руки — и это было главным. Первый шаг к выздоровлению был сделан.

— О господи, мама, как же я тебя люблю! — воскликнула Джен, порывисто обняв мать. Та смущенно улыбнулась, умело подправила помадой губы и, побросав в сумочку необходимые мелочи, защелкнула замок.

— Я готова, — заявила она, вопросительно глядя на дочь. Сама Джен была в красном платье с черным пояском, которое она очень любила и надевала обычно на Рождество. В этом платье, с золотыми сережками в ушах, Джен была обворожительной и милой.

Джен взглянула в зеркало. Мать и дочь были очень похожи, и Джен с гордостью сказала себе, что сейчас они выглядят скорее как две сестры, а не как мать и дочь. И о том же — с гордостью и нежностью — подумала и Аманда.

— Я люблю тебя, Джен. Ты очень хорошая и добрая девочка, — прошептала Аманда, поворачиваясь к двери. Ей все еще не верилось, что они куда‑то идут и что Джен удалось‑таки уговорить ее отказаться от своего добровольного заточения. В глубине души Аманда продолжала сомневаться, правильно ли она поступает, но она твердо решила, что не изменит своего решения. — Мы ведь ненадолго? — спросила она, доставая из шкафа норковую шубку. В последний раз Аманда надевала ее на похороны Мэтта, но сейчас она усилием воли заставила себя не думать об этом. — Договорились?

— Я отвезу тебя домой, как только ты захочешь, — торжественно пообещала Джен. — По первому твоему слову.

— Хорошо, — кивнула Аманда. — Ну что, пошли?

В эти минуты Аманда выглядела такой молодой, хрупкой, взволнованной. Выйдя на крыльцо особняка, она быстро обернулась назад, словно прощаясь с кем‑то, но прощание это было очень коротким. Потом она резко подняла голову и стала спускаться по ступенькам.

Подготовка к рождественской вечеринке в салоне Джека началась с самого утра. Над входом развесили гирлянды флажков, в витринах — венки из пальмовых веток, а в центре зала установили серебристую красавицу ель, привезенную из Колорадо. Ровно в четыре салон закрылся, и служащие начали украшать елку шарами, золотыми звездами и шелестящим серебряным «дождем».

Джек, спустившийся в зал в начале шестого, был очень доволен.

— Я знаю, — вздохнул он, — что, с точки зрения «зеленых», живая елка — это преступление перед человечеством, но что поделать — я их обожаю. Посмотрите на нее — настоящая красавица! А пахнет‑то, пахнет‑то как! Чувствуете? Снегом пахнет!

На каждое Рождество его салон превращался в подобие волшебной пещеры Аладдина. Все вокруг сверкало и переливалось, под потолком перемигивались электрические огни, заманчиво поблескивали зеркала трех баров, а в кухне охлаждалось несколько десятков ящиков с французским шампанским. Чтобы создать еще более праздничную атмосферу, Джек нанял небольшой оркестр из четырех музыкантов, хотя танцы программой не предусматривались.

В этот раз он разослал приглашения двумстам двадцати трем своим постоянным клиентам и близким друзьям, однако по опыту прошлых лет можно было предположить, что на самом деле гостей будет около трехсот. Предрождественская вечеринка «У Джулии» была заметным событием в светской жизни Лос‑Анджелеса, поэтому в желающих попасть на нее недостатка не было. Среди приглашенных было и несколько звезд самой первой величины, которые, как Джек твердо знал, непременно придут, хотя обычно они показывались на публике не очень охотно. Но прием «У Джулии» не могла пропустить ни одна знаменитость, и вовсе не потому, что побывать на ней было престижно. Просто многие из звезд хорошо знали и искренне любили Джека и не хотели обижать его отказом.

— Ну что, Глэдди, как тебе нравится? — спросил Джек, в последний раз оглядывая убранство зала перед тем, как пойти переодеться. Специально для этой вечеринки Джек купил костюм от Армани, и ему не терпелось взглянуть на себя в новом костюме.

— По‑моему, все просто замечательно, — ответила секретарша. — Как всегда, и даже немножечко лучше.

Она тоже очень любила вечеринки Джека. Глэдди было лестно вращаться в таком изысканном обществе, и потом, на приемах «У Джулии» — независимо от повода — всегда было весело.

— Ладно, присмотри тут пока за всем, а я поднимусь к себе и переоденусь, — сказал Джек, скрываясь в лифте. Когда через двадцать минут он вернулся, его можно было снимать для обложки мужского журнала мод. Костюм Джека был темно‑синим, но он вовсе не выглядел официальным, отчасти благодаря его полуспортивному покрою, отчасти благодаря умению Джека носить любую одежду так, словно она была сшита специально для него и существовала в единственном экземпляре.