Ритм похода не сбился ни на секунду. Вместо макушек я увидела запрокинутые к небу плоские лица. В грохот шагов вплёлся радостный вопль, сорвались с плеч арбалеты, в меня нацелились одновременно десятки стрел; не успев опомниться, я рванула вверх — свечкой.

Они успели выстрелить — в то место, где я висела мгновение назад. Я рвалась, как пробка со дна, вверх, вверх, и море огней подо мной становилось всё более тусклым. Костры факелов превратились в огоньки, потом в искорки. Пустыня подо мной светилась от края до края — только на востоке, куда двигалась Саранча, было ещё темно…

Я закашлялась, оказавшись в липком тумане. Оказалось, это облако; удирая от стрел, я забралась слишком высоко. Уши мои сразу же превратились в ледышки, в голове шумело, не хватало воздуха. Осталось только потерять сознание — и убить нескольких варваров своим свалившимся с неба окоченевшим телом…

Мне сделалось стыдно. Стыд сменился злостью, а злость наконец-то победила страх. Опрокинувшись в воздухе, я стала снижаться; вы хотели войны? Вы её получите!

Снова нарастал рокот. Искорки становились огнями, огни росли и росли, пламя факелов рвалось в небо. Тяжело ступали многоноги, покачивались в сёдлах всадники. Мне навстречу повернулись сотни плоских лиц — они меня ждали!

Клубок огня зародился у меня в животе, поднялся в грудь, по левой руке, как по каналу, перелился в посох. Навстречу взвилась сотня стрел; я ударила в ответ потоком трескучего, злого пламени. Криков не было слышно, всё поглощал рокот, но там, внизу, случилось замешательство — несколько всадников вывалились из сёдел. Я ударила ещё раз, метнулась в сторону, уворачиваясь от стрел, и снова ударила. Какой-то многоног встал на дыбы и оказался ростом с трёхэтажный дом — я увидела, как месят воздух его тяжёлые, с круглыми копытами ноги…

Но Саранча продвигалась, не останавливаясь и не сбиваясь с ритма. Над упавшими сомкнулись головы, плечи, бронированные пластины. Многоноги шли бок о бок, один за другим, никого не волновала судьба сбитых и раненых — их подмяли, растоптали и продолжали идти. Саранча ступала по упавшим товарищам, не испытывая ни страха, ни сожаления, текла, как бронированное стадо, как армия роботов. Я почувствовала себя комаром, бьющимся в лобовое стекло машины…

Уходя от стрел, я поднялась повыше, развернулась и полетела на восток.

* * *

Я долго летела над тёмными песками, пока не стих рокот шагающей Саранчи: уммм… груммм… Одежда моя вымокла не то от пота, не то от росы, пальцы онемели. От усталости я не могла больше держаться в воздухе, земля начала притягивать меня, противиться полёту. Я опускалась всё ниже, пока не зачерпнула кроссовками песок и не шлёпнулась на верхушку дюны.

Пустыня молчала. Далеко на западе продолжалось шествие Саранчи. Я теперь отлично понимала Гарольда: он готовится встать на пути этого равнодушного, совершенно безжалостного потока. Гарольд наверняка знал, что не удержит замок и город, что непременно умрёт — и всё-таки шёл, и вёл за собой людей.

Вернуться бы сейчас в город, войти в замок… Взять маленького Елена — не зря Гарольд назвал сына в мою честь. Увести его в наш мир — подальше от Саранчи…

Не только у Гарольда дети. Я представила, как возвращаюсь домой, увешанная ребятишками… А потом они вырастут, и я буду объяснять им — мол, я, маг дороги, оставила ваших родителей накануне последней битвы, потому что всё равно они были обречены, и нет никакой разницы, сражалась я рядом с ними или нет.

А может быть, и Гарольд пусть уходит? Тогда время в Королевстве замрёт, и Саранча никогда не уничтожит замок, построенный Обероном…

Где сейчас Оберон?

Над головой каркнула птица. Через секунду на песок рядом свалился Максимилиан — его рубашка выбилась из чёрных вельветовых штанов. Приземлившись, он аккуратно заправил её на место.

— Разведчик из тебя… своеобразный, Лена. Ты специально их дразнила, что ли?

— Извини, — пробормотала я сквозь зубы. — Я думала…

— Ты думала, пару раз грохнешь молнией из посоха — и они разбегутся?

— Они первые напали…

— Иногда мне кажется, что ты думаешь не головой, а навершием посоха, — Максимилиан усмехнулся. — Ну, чего ты? Тихо, тихо, я пошутил…

Я отодвинулась. Он был прав; в пустыне царила тишина, будто в склепе, и только земля чуть подрагивала. Или мне казалось?

— Максимилиан, что, если остановить в Королевстве время?

— Навсегда? — Он соображал очень быстро. — Кому-то из магов перейти к вам?

— Ну… тебе-то всё равно где жить!

Я перевела дыхание. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы Максимилиан оставался в нашем мире навсегда. Лучше бы он нашёл себе какое-то другое место для обитания.

— Мне-то, допустим, не всё равно… Ну ладно: я навсегда перейду к вам. Всё здесь перестанет двигаться, расти, жить… Зависнет, замрёт…

— Это лучше, чем верная гибель, — сказала я не очень уверенно.

— Не получится, Лена.

— Почему?

— А почему Стелла живёт у вас, а время здесь не остановилось?

— Она перестала быть частью Королевства…

— Вот и думай.

У него был вид учителя, изрядно утомлённого тупостью ученицы. Я почувствовала, как краснеют уши; конечно же. Маг, сбежавший накануне испытаний, недолго останется частью Королевства. Когда некромант окончательно приживётся в нашем мире — время здесь потечёт опять, и орды Саранчи двинутся к городу…

— Ладно, Максимилиан. Я всё поняла. — Язык во рту казался чужим и жёстким, как плохая конфета. — Похоже, у меня нет выхода… Я встану с ними на стене. Вместе с Гарольдом. Какое-то время продержимся.

— Идиотка, — сказал он удивлённо.

— Что?

— Ничего, это я о своём, — он ухмыльнулся. — Это к тебе не относится.

— Не относится?!

Он примиряюще поднял руку:

— Извини. При виде благонамеренных дураков я забываю о хороших манерах, это правда.

Я направила посох некроманту в грудь.

— Тихо, тихо, я ведь извинился! — Он опять ухмылялся, очень довольный. Было бы чему радоваться.

Песок хрустел у меня на зубах. Поднимался слабый ветер, по дюнам ползли, извиваясь, змейки летучих песчинок. Кажется, приближался рассвет; я только теперь поняла, до чего устала. Не то что взлететь — на ноги встать не смогу.

— Ты хочешь героически погибнуть — или всех спасти? — деловито осведомился Максимилиан.

— Разумеется, погибнуть, — я отвернулась.

Максимилиан зачерпнул в горсть песок. Поднял руку; песок полился из его кулака тоненькой струйкой.

— Мы с тобой выяснили, что Оберон стал жертвой злого, по-настоящему большого колдовства. Его все забыли…

Я не удержалась: