– Катуари! Где ты? Отзовись.

Он кричал на своем языке, и Лука ничего не понял. Он лишь догадался, что их нашел мальчишка.

– Вот мы где, Улитка! Иди к нам! Как хорошо, что ты нашел нас!

– Что с Люком, Катуари?

– Ему плохо. Он ранен и не может двигаться. Надо что-нибудь придумать.

– Что тут придумаешь? Надо только ждать, пока он сможет двигаться.

– Но мы помрем с голоду, пока это произойдет! Придумай что-нибудь!

– Ничего пока не выйдет, Катуари. Я лишь могу предложить свою помощь в отыскании еды. Буду охотиться, лазать по деревьям и рыть землю. Но мы не сможем снести его вниз.

Лука не мог разговаривать, голова медленно успокаивалась, рана еще сильно болела, но осложнения не предвиделось. Ему так казалось или хотелось.

Жан приносил мелких зверьков и птиц, орехи и плоды, которые сумел отыскать, Катуари готовила еду и ждала, когда можно будет уходить.

– Ты хоть бы рассказал, как ты искал нас, Улитка, – просила Катуари.

– Не хочу! Нечего рассказывать! Нашел вас, и все тут! Хорошо, что Люк оставил прорубленную тропу. Было легче идти.

– Ты плохо выглядишь, кариб, – не отставала Катуари.

– Сильно устал. Да и теперь приходится столько лазать по рытвинам и зарослям, а что добываю? Мелочь! Есть постоянно охота.

– Вы говорите, а я вас не понимаю, – тихо проговорил Лука. – Говорите по-французски. А то голова еще сильнее болит. Я все силюсь понять вас!

– Как длинно ты говоришь! Отживел, Люк?

– Какое там! Едва языком ворочаю.

– Через неделю обязательно начнем спускаться к усадьбе. Будь готов, Люк!

– Постараюсь, хорошая моя, – вяло ответил Лука.

Но полуголодное существование все-таки сказывалось. Силы у всех помаленьку убывали. А болезнь Луки не давала возможности начать спуск.

Жан вдруг заявил решительно, по-взрослому:

– Завтра я ухожу. Хочу наведаться в лагерь. Там может оказаться еда. А без еды нам не дойти до места.

Все возражения Луки и Катуари не подействовали. Мальчишка настаивал на своем.

– Обязательно надо глянуть, а вдруг там кто-то живой остался. Очень хочется. Может, больше никогда не получится попрощаться со всеми.

Он ушел, захватив с собой один пистолет и мачете с сумкой, и отсутствовал три дня с лишком. Вернулся истощенным, измученным и опечаленным. Сказал, бросив тяжелую сумку на землю:

– Попрощался! Все кончено! Нашего народа больше нет.

– Не говори так! – вскричала Катуари. – Многие укрылись, я ведь с ними шла! И существуют другие группы, которым удалось уйти. Я в этом уверена.

– А я уверен, что все они погибли. Сама же говорила, что французы всех убивали! Никого не щадили! Что теперь будет с нами, Катуари?!

Та лишь притянула голову мальчика к груди и погладила ее. Слов утешения не находилось. Да и что скажешь, когда все и так понятно.

Три человека осторожно пробирались по тропе, недавно прорубленной в густом лесу, напоенном дождем и ароматами многочисленных цветов.

Впереди шагал мальчик с мачете в руке, за ним мужчина, опираясь на палку, и замыкала шествие женщина.

Все они были обессилены, истощены и оборваны. Они не разговаривали, часто останавливались, прислушивались, отдыхали, пили воду и снова шагали. Шагали трудно, медленно, обходя валуны и поваленные деревья.

– Все, – сказал мужчина. – Больше нет сил. Голова раскалывается.

– Я говорила, Люк, что еще рано пускаться в такой трудный путь, – сказала смуглая женщина.

Это была Катуари и ее спутники.

Они молча сидели на влажной земле, пили воду и обтирались от пота и капель дождя, недавно прошедшего. После него тропа раскисла, и ходить по ней стало еще труднее.

– Надо день отдохнуть, Люк, – безвольно молвила Катуари. – Так мы не дойдем – или с голоду околеем, или помрем от усталости.

Лука не отвечал. Сил даже на это недоставало.

– Смотри, Жан едва держится, – не унималась Катуари. – А без него нам и дня не пройти.

Лука молча кивнул, опрокинулся осторожно на спину и прикрыл рукой глаза.

Сутки отдыха пошли всем на пользу. Даже на следующий день они не спешили в дорогу. Лишь после полудня тронулись, немного подкрепившись тем, что нашли в окрестностях. Благо воды было достаточно.

– Так мы и за две недели не дойдем, – ни к кому не обращаясь, говорил Лука, когда они сидели у костра, грызли корешки и листья, улиток, которых Лука и в рот-то смог взять лишь после долгих уговоров Катуари. Она и Жан ели еще и толстых гусениц, а ящерицы, иногда попадавшиеся Жану, были верхом наслаждения и доставались только Луке.

– Мы проходим за день не больше шести миль, – еще раз заметил Лука вечером. – А до усадьбы не менее двадцати. Сколько это нам надо шагать?

– Но ведь немного мы уже прошли, Люк, – отвечала бодро Ката. – Обязательно пройдем и то, что осталось. Главное – не спешить. Так будет надежнее.

– Так это сегодня мы столько прошли, – не сдавался Лука. – Потому что отдохнувшие, да и с едой повезло. Завтра хорошо если четыре мили одолеем.

– Не расстраивай себя, Люк. Все самое страшное уже позади. Смотри, я хорошо себя чувствую. И ты с каждым днем поправляешься.

– Да, но мы уже идем почти неделю!

– Ну и что из этого? Еще немного, и мы будем в усадьбе.

Лука вздохнул, продолжать разговор не хотелось. Только спать, чтобы избавиться от этой проклятой изнуряющей его головной боли. Уже и рана почти зажила, а голова все продолжает болеть. Не так, как раньше, но сильно. Особенно от усталости.

Еще три дня трудной дороги, и они вышли в предгорье. Тут тропа была почище, уклон не такой извилистый и крутой, и настроение у всех улучшилось.

Наконец вышли к месту, где Лука и Жан отпустили лошадей.

– Вот теперь я верю, что мы дошли! – радостно воскликнул Лука. – Еще день – и мы дома! Скорее бы!

С каждой милей идти становилось все легче, хотя это не ощущалось из-за сильнейшей усталости и голода.

Они не дошли всего две мили и повалились уже в коротких сумерках на землю, проклиная все на свете.

Ночь прошла в возбуждении. Все часто просыпались то от холода, то от укусов москитов, то от смутного ощущения опасности.

Последние мили прошли с огромным желанием перейти на бег. Сил на это у них не было, лишь мечта побыстрее оказаться дома.

Негры, заметив их, бросили работу на плантации. Прибежали, помогли, дали немного еды и отвели в усадьбу.

– Господи! – воскликнул дед Макей, увидев Луку. – На тебе лица нет, сынок! И где ж ты столько времени пропадал? Мы давно похоронили тебя! Ну здравствуй, бродяга ты этакий!