«Если эта дама своим упорством сумеет подкрепить чаяния заполучить королевство, — писал он, — и если король получит разрешение на расторжение уз первого брака, которое один лишь папа может ему дать, то тогда она обретет веские преимущества и употребит свою красоту и все возможные часы дня и ночи, чтобы удержать в своей власти государя, влюбленного в нее до такой степени, что он даже готов сменить религию».

Вняв ли увещаниям Габриэль или по причинам! более серьезным, но обращение состоялось, и монарх тотчас начал пожинать его плоды. Присоединившихся к его решению становилось все больше, что, без сомнения, обезоруживало самую фанатичную оппозицию. В Париже непримиримые сторонники Лиги изобличали лицемерие короля, и даже наименее экзальтированные из них с высоты кафедр метали громы и молнии против коррупции государя, обвиняя его в распутстве с женщиной-прелюбодейкой, дескать, он предается с ней излишествам, которые опасны не только для его души, но и для здоровья. Тем временем, ожидая в Сен-Дени, пока Париж распахнет перед ним ворота, Генрих удостоился визита трех амазонок Лиги — мадам и мадемуазель де Гиз и самой мадемуазель де Монпансье, осыпавших Габриэль ласками и уверениями в дружбе. Вскоре, 27 февраля 1594 года Генрих короновался в Шартре, и после священной церемонии последовал банкет, на котором присутствовали все знатнейшие люди королевства: Габриэль блистала там скорее как королева, нежели любовница. Торжественный въезд Генриха в Париж, состоявшийся 15 сентября, предоставил Габриэль новую возможность доказать свое господство. В триумфальном кортеже ее несли в великолепных, богато украшенных носилках впереди ехавшего верхом государя. Эскорт из роты лучников придавал ей вид королевы, въезжающей в свою столицу. Она использовала все средства, чтобы понравиться своим верноподданным, которые обычно так насмехались над ней, но сегодня видели в ней лишь царственную жену, достойную великого короля. На ней была роба [33] из черного расшитого атласа и юбка, «вся белая, украшенная таким количеством жемчуга и сверкающих драгоценных камней, что они затмевали тусклый свет факелов», — утверждает Л'Этуаль. В соответствии с символикой церемонии въезда короля в Париж, она уподоблялась богине Победы, шествующей впереди героя-триумфатора. В этот день она чувствовала себя чем-то большим, чем фаворитка, каким-то прекрасным символом новой династии, вызывавшим восхищение парижан.

С тех пор Габриэль терпеливо добивалась поставленной цели, а эта цель была совершенно определенной: сделаться королевой Франции. В ее распоряжении, несмотря на естественные препятствия и постоянно проявлявшую себя оппозицию, имелось множество средств и прежде всего ее воля, настойчивость и твердость. Ее первым и главным козырем была искренняя и глубокая любовь короля, которая не убывала, но крепла с каждым днем. Даже будучи женатым человеком, Генрих не имел другой женщины, кроме Габриэль. Королева Марго не дала ему детей, и именно Габриэль подарила ему сына, которого он назвал Цезарем. Если бы он женился на Габриэль, продолжение династии было бы обеспечено. Она также могла рассчитывать на поддержку обязанных ей многочисленных друзей и возлагала большие надежды, в частности, на пособничество канцлера Шеверни. Но следовало также считаться с недругами, не преминувшими бы ей помешать: общественное мнение, снисходительное к личной жизни короля, безусловно, крайне отрицательно отнеслось бы к возведению фаворитки на французский трон. Папа вполне мог отказать аннулировать брак короля ради такого скандального альянса. Королева Марго могла выступить против развода ради женщины, которую нашла бы недостойной столь высокого положения. Интриги бы умножил великий герцог Тосканский, надеясь выдать замуж за французского короля свою племянницу Марию. Одним словом, обстоятельства складывались не в пользу желаемого исхода, но, располагая возрастающей любовью короля и выказывая терпение, можно было постепенно преодолеть препятствия и достичь цели. Габриэль проявила полную выдержку, Генриха она теперь любила всерьез, и проблема соединиться с ним сделалась более насущной. Действительно, чрезвычайные меры были необходимы, ведь Генрих фактически являлся двойным нарушителем супружеской верности, ибо Габриэль была замужем, и маленький Цезарь официально считался сыном ее горемыки-мужа, а вовсе не короля (хотя злые языки называли его отцом Беллегарда, прежнего возлюбленного Габриэль). Дело принимало запутанный оборот. Мужа ославили импотентом, и церковный суд города Амьена объявил брак недействительным в силу невозможности его исполнения (декабрь 1594). С этого времени Генрих смог узаконить маленького Цезаря, официально признать его своим сыном и воспользоваться случаем возложить на Габриэль венец добропорядочности и чистоты. Он преподнес ей сеньорию де Монсо, даровав ей титул маркизы.

Значительный доход де Монсо тратился на роскошные празднества, которые Габриэль устраивала для короля и своих друзей. Фаворитка по своему вкусу выбрала это чудесное поместье с постройками эпохи Возрождения и итальянскими садами, расположенное в двух лье от Мо. Особое внимание она уделила убранству комнаты, которая служила им с королем любовным гнездышком. В эпоху Генриха IV чрезмерная роскошь была редкостью, здесь же царило изобилие. Матрацы обтягивал белый атлас, а подушки украшали серебряные вышитые вензели из переплетенных букв Н и G. На кровати под балдахином с пологом из желтого бархата лежало покрывало из шелковой узорчатой ткани цвета крамуази [34] с золотыми полосами. Большой зал, где Генрих принял герцога Майенского, специально в честь этого приема, организованного Габриэль для примирения короля и герцога, был украшен серией брюссельских гобеленов, изображавших подвиги Геракла, историю Кира и развлечения Генриха III. Гулявших по саду манили тенистые беседки, и «часто рощи оживали»: во время праздников музыканты, пастухи, пастушки и полевые божества танцевали здесь под звуки пасторалей. Завтраки, обеды и ужины в Монсо превращались в пиршества, галереи замка частенько становились театральными подмостками, а по вечерам в парке загорались потешные огни. Изысканное обрамление, достойное королевы, свидетельствовало о хорошем вкусе фаворитки, создававшей для своего возлюбленного элегантную атмосферу роскоши. Но крупные работы, предпринятые новой маркизой, дабы сделать свою резиденцию соответствующей королю, вызвали самую бурную реакцию. Габриэль обвиняли в расточении государственных средств для устройства борделя:

Король и маркиза у нас — ого-го!

Мой Боже, вы что-то сказали?

О короле? Нет, что вы, едва ли.

Я человек реальный

И говорю о Сарданапале,

О том, что с курочкой в борделе

Наш Геркулес неутомим.

А в королевстве Конардиза