Кули приподнял бровь. Руки замерли над клавишами.

— А дочка ее говорит, что она просто любила танцевать?

Именно это и сказала Барб. Но ведь это не все. Если он только это упомянул…

— Она была художницей. — Прямо сейчас на веранде стоит ее картина, но Гретхен не сможет описать свои ощущения при ее виде. При всей ее любви к слову некоторые вещи им не под силу. Она словно увидела биение сердца, или песню, — то, что можно лишь чувствовать душой.

Кули натянул пиджак, зевнул.

— Пойду пообедаю, потом попытаюсь что-нибудь разнюхать в суде, может, они что нового выведали. Глядишь, да и откопают ее дружка. — Он вытряхнул сигарету. — Хотя не думаю, что сейчас это важно.

Затрещал телетайп. Гретхен не обращала внимания на ползущую ленту. Она заговорила громко и торопливо.

— Мистер Кули, вы могли бы поговорить с кем-то, кто ее знал. Кто покупал ее картины, работал с ней в супермаркете. От них можно узнать, какой она была на самом деле…

С теми, кто рассказал бы, что ее смех звенел легко и свободно, словно серебряная ложка в хрустальном бокале. Или о том, как она выбегала во двор летним вечером, подхватывала за руки Барб и других девочек и кружилась в счастливом танце, распевая эту глупую песенку «Мерси Доутс».

Кули пристроил шляпу на затылок и холодно посмотрел на нее.

— Кто, я? Я не сестра-утешительница, малышка. За такими статьями — пожалуйста, к Джуэл. Или сама пиши. Пусть все приготовят платочки.

Дверь за ним захлопнулась, и Гретхен повернулась к мистеру Деннису.

— В его статье она будет выглядеть как дешевка. Как будто она заслуживала смерти. — Перед глазами стояла все та же картина: тело миссис Татум и распухшее, убитое горем лицо Барб.

Мистер Деннис откинулся на стуле, сцепил руки за головой, нахмурился.

— В его статье будут только факты.

— Факты… — Гретхен помолчала. Она не знала, как объяснить ему. Но, взглянув в его тусклые зеленые глаза, вдруг поняла, что ему все ясно.

Деннис медленно кивнул.

— Все правильно, малышка. Ты соображаешь быстрее многих. Зависит от того, какие факты, так? — Он ткнул в статью Кули. — Все факты здесь — чистая правда. Ральф, конечно, трепло, но чутье у него есть. Но ты не считаешь, что бар, спиртное, скандалы — это все о Фей Татум. Вот что я тебе скажу: иди и сделай свою статью о Фей. Пообещай мне только одно.

— Да, сэр? — Гретхен посмотрела в его угрюмые, скептичные, серьезные глаза.

— Обещай, что напишешь чистую правду.

И, заскрипев стулом, он повернулся к своей пишущей машинке.

— Не хочешь еще лимонаду, Гретхен? — Миссис Форрестер накручивала волосы на крупные бигуди, и они обрамляли ее лицо пышными каштановыми волнами. У нее была молочно-белая кожа и светло-голубые глаза. Розовое отрезное платье накрахмалено до хруста. Это был бы обычный летний день на обычной веранде, расцвеченной белыми плетеными креслами с синими думками, если бы не тоска, застывшая в ее глазах, и не плед, скрывающий отсутствие ног у сидевшего рядом молодого человека в инвалидном кресле.

У Гретхен заныл живот, то ли от кислого лимонада, то ли от боли, горя и мужества, наполнявших дом Форрестеров. А еще ее снедала тревога, потому что она обещала выяснить правду о Фей Татум и теперь не знала, с чего начать.

— Нет, мэм, спасибо. Ты узнал, когда пойдешь на занятия, Билли?

Билли унаследовал от матери золотисто-каштановые волосы, но худое лицо покрывали веснушки. Да он и весь исхудал. Хлопковая рубашка с короткими рукавами просто болталась на нем.

— Не знаю, когда будет следующая операция. Один участок никак не заживает. После этой операции будет ясно, что делать. У меня все спланировано. — От волнения он заговорил громче. — Президент должен подписать указ, чтобы ветераны могли учиться в колледже. Я пойду в сельскохозяйственный. Хочу стать ветеринаром.

Гретхен вспомнила, что ее дядю Сильвестра все время будили среди ночи: то у коровы трудные роды, то колика у лошади. Она подумала о бугристой земле на фермах и ранчо, о колеях на скотном дворе.

Миссис Форрестер прижала к глазам смятый платок. Плечи ее затряслись.

Билли вцепился в подлокотники коляски.

— У меня будут протезы. Я буду ходить. — На мать он не смотрел.

Гретхен опустила глаза на свои записи. Плакать было нельзя. Она быстро пометила: протезы.

— А почему ты хочешь стать ветеринаром?

Билли разжал руки.

— Животные не… — Он умолк. Гретхен ждала. Он набрал воздуха. — Я хочу помогать им жить.

— Животные не… — повторила она.

Рот его скривился. Он молча разглядывал плед и его разоблачающие складки: никаких выпуклостей, лишь плоская поверхность ткани.

— Животные не бросают гранаты. Они вступают в честный бой. — Он кивнул, и на его лице пролегли морщины. — Иногда они убивают, но при этом не уничтожают все на своем пути. Я люблю животных. Всех. Вот так я и сделаю…

Гретхен строчила не останавливаясь и едва успела уловить его последние слова, он произнес их едва слышно: «…или умру». Она быстро подняла голову. Эти слова она не стала записывать. Их он сказал не ей и не матери, а самому себе.

Он сцепил руки и усмехнулся.

— Ну как, Гретхен, нравится тебе работать в «Газетт»?

— Я хочу стать репортером так же сильно, — она смело посмотрела ему в глаза, — как ты ветеринаром.

Он протянул ей руку, и она горячо пожала ее.

Миссис Форрестер воскликнула:

— Репортером? Гретхен, неужели ты это всерьез? Я думала, ты просто работаешь у них летом, и пишешь такие славные статьи, как про Роуз Дру. Ты же не хочешь стать настоящим репортером? В газетах пишут такие ужасные вещи. Сегодня вот по радио передали про Фей Татум. — Лицо ее неодобрительно напряглось, так что резко обозначались складки у рта. — Тебе не следует знать про таких женщин.

— Мама, перестань, — резко вмешался Билли, — миссис Татум не была «такой». И Барб чудесная девочка.

— Порядочные женщины не ходят по барам. — Губы миссис Форрестер сложились в тонкую, плотную линию.

Гретхен до боли сжала карандаш.

— Она просто любила танцевать, только и всего. — Она встала, свернула листки желтой писчей бумаги в трубку.

Миссис Форрестер тоже встала. Лицо ее застыло, словно пруд в январе.

— Замужней женщине не пристало резвиться, словно юной девушке.

Билли ударил по подлокотнику:

— Ma, в танцах нет ничего плохого.

— Танцы — просто предлог, Билли. — Ее выцветшие глаза сверкали.

Билли потеребил бахрому пледа.

— Я тоже раньше танцевал. В армии все время ходил на вечеринки.