зеленому дому, Формусатов по какой-то странной ассоциации вспомнил рассказанное тогда в степи. И вдруг почувствовал, что его охватывает тревога за товарища; ему страстно захотелось быть рядом с Павловым, чтобы в трудную минуту оберегать его, как он оберегает комбата…

Заместитель командира третьего батальона капитан А. Е. Жуков (справа) и адъютант батальона старший лейтенант И. С. Соловьев.

Фото С. Лоскутова.

Одна за другой взвиваются четыре красные ракеты. В не умолкающий ни на минуту гул вливаются новые раскаты. Это артиллерийский огонь. Под его прикрытием разведчики отправляются в неведомое.

Проходят долгие тридцать минут.

Немцы, потревоженные внезапным артиллерийским налетом, усиливают активность. Теперь пулеметные очереди почти не смолкают. Учащаются разрывы мин. Стоит такой грохот, что трудно разобраться, откуда ведется стрельба, и уже совсем невозможно понять, что происходит в зеленом доме. Не те ли четверо разведчиков ведут бой?

Проходит еще полчаса томительного ожидания. Беспокойство, овладевшее Формусатовым, нарастает.

— Разрешите мне, товарищ капитан! — возбужденно говорит он.

— Тебя только там недоставало, — хмуро отвечает Жуков.

В небе повисает очередная ракета. Медленно опускается она над площадью, озаряя все вокруг. На какие-то секунды хорошо видны темные глазницы окон дома, настежь раскрытые двери подъезда, через который разведчики намеревались проникнуть в дом.

Нет. Прежде чем посылать туда подкрепление, надо разобраться. Связной от Павлова должен появиться с минуты на минуту. Он обязательно появится, если только…

Но Жуков отбросил от себя тревожную мысль.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДОМ ЗАНЯТ!

Первым пополз Александров. Небольшой, плотный, он как бы вдавился в землю, слился с нею. Метрах в десяти за ним ползли Павлов и Черноголов, еще дальше — Глущенко. Самый старший из всех, он не уступал товарищам в проворстве и выносливости.

Вот и разрушенный сарай — бывший мельничный склад. Павлов приказал Глущенко укрыться в этих развалинах и смотреть в оба: сейчас они трое поползут дальше, и, возможно, немцы откроют по ним огонь.

— Тогда дуй в роту за подкреплением. Понятно?

Но противник огня не открыл. Дом черной громадой одиноко высился над пустынной площадью, пугая своим подозрительным безмолвием.

Стоял теплый сухой вечер. Посвистывали пули, заставляя разведчиков теснее прижиматься к земле.

К первому подъезду все трое добрались благополучно. Вскоре к ним присоединился Глущенко.

— Теперь — не медлить!

На тишину в таком доме полагаться нельзя. Тогда, в военторге, тоже было тихо. А не действуй в тот раз младший лейтенант Заболотный умело и с оглядкой — кто знает, как обернулась бы встреча с тремя гитлеровцами.

Маленький отряд разделился. Александров и Глущенко остались на лестничной клетке: один наблюдал за подъездами и площадью, другой был наготове на случай если противник вдруг появится сверху. Павлов и Черноголов проскользнули в раскрытые настежь двери первого этажа.

Пусто.

Тогда они стали осторожно спускаться в подвал. Павлов помнил, что внизу, за поворотом, в конце узкого коридора должна быть дверь.

Кромешная тьма. Спертый, отдающий гнилью воздух. А вот и вход. Дверь слегка приоткрыта. Сквозь узкую щель пробивается тоненький луч света. Слышатся детские голоса.

Павлов заглянул в щель.

В глубине подвала — длинный стол. Вокруг него на стульях, едва освещенные мерцающим каганцом, понурые, неподвижные фигуры.

Дверь скрипнула, и люди испуганно поднялись. В потемках не разобрать, кто вошел. Видно только, что вооруженные.

«Вот оно», — оборвалось сердце… С того момента, как Лида принесла страшную новость, никто не находил себе места. Немцы, правда, в подвале не появлялись, но их с ужасом ждали вот уже третьи сутки.

— Здравствуйте, граждане! — бодро сказал Павлов.

Все в подвале облегченно вздохнули. Раздались удивленные и радостные вопросы:

— Откуда вы взялись? Как сюда попали?

— А так просто и попали. Гуляли по бульвару, дружок и говорит: зайдем к добрым знакомим на огонек.

— Небось пришел сказать, что ирода прогнали? — послышался из угла скрипучий голос Михаила Павловича.

Павлов всмотрелся и узнал старого знакомого: у стола сидел сухонький старичок с острой седенькой бородкой. Он один не поднялся навстречу вошедшим.

— Возможно, папаша, и так…

Теперь и старик узнал Павлова и встал:

— Не похоже на то, сынок… Ну, раз пришли — садитесь. Чайку согреем.

— С большим удовольствием, папаша, да вот беда — не время чаевничать. Вы скажите нам лучше, где немцы? Были тут?

— Все никак не найдешь их, сынок? А ты их наверху поищи, их там полно. А здесь не было, не заходили.

Тетя Паша и тетя Нюра, настороженно следившие за разговором, закивали головами:

— Там они все, в тех подъездах.

Увидев, что Павлов с Черноголовым собираются уходить, обитатели подвала встревожились. Все с такой надеждой и любовью глядели на советских бойцов, на простых солдат в изодранных и перепачканных шинелях, что Павлов почувствовал: он для них сейчас самый родной и нет у них другой защиты.

— Больше не уйдете? — раздались голоса, и в словах этих были и вопрос и мольба.

Пришлось успокаивать:

— Вот управимся и вернемся к вам, тогда потолкуем…

Все четверо собрались на лестничной клетке. Надо было обдумать, как действовать дальше.

Вряд ли в остальных подъездах есть немцы. Если бы противник закрепился в этом доме, он не оставил бы в покое целую секцию. Уж кто-нибудь из вражеских солдат да заглянул бы сюда.

Но если фашистов в доме нет — куда же делись те, с которыми седьмая рота вела нынче бой? Ведь с мельницы было ясно видно, как фашисты входили в подъезды.

Надо продолжать разведку, хотя бы первого и подвального этажей.

И Павлов скомандовал:

— Айда, ребята, во второй подъезд!

Расстояние — всего метров пятнадцать. Но луна уже взошла, и пробираться ползком нельзя. Могут подстрелить, как перепелку. Остается только один способ: стремительный бросок.

Несколько быстрых перебежек из воронки в воронку — и вот она, желанная цель.

Решили действовать в прежнем порядке: Александров и Глущенко остаются для наблюдения на лестничной клетке, а Павлов