полу. За окнами вспыхнула молния, гром прогрохотал так, что здание содрогнулось, затрепетали огоньки свечей.

Протащив Герду через цех, Цветочница отдышалась, вытерла рукавом комбинезона испарину со лба, затем снова взялась за дело, пробормотав:

— Ничего, ничего, без труда, как говорится, не вытащишь рыбку из пруда.

Она заволокла Герду в помещение, в котором, так же как и на кухне, горели свечи, положила её у стены рядом со Сказочником и произнесла с улыбкой:

— Столько мяса. Просто — восторг. Буду считать, что день прожит не зря, — с кряхтением потянулась. — Э-эх! Устала, — она наклонилась и похлопала Герду ладонью по щеке. — Но это ничего. Это хорошая усталость, верно? На душе всегда радостно, когда есть чем накормить детей.

Цветочница замурлыкала себе под нос весёлую мелодию и вышла из помещения, закрыв за собой дверь. Герда ощутила некоторое облегчение, ведь эта стерва её не связала. Похоже, та была более чем уверена в своём препарате. Теперь необходимо было заставить своё тело двигаться. Тяжёлая задача, от которой зависела жизнь. Пока получалось лишь медленно вращать глазными яблоками, рассматривая обстановку комнаты, насколько позволял скудный свет свечей.

Посреди помещения стоял бурый от крови верстак — будто страшный алтарь для приношения жертв какому-то древнему божеству. К нему был привязан мужчина с перебинтованным обрубком ноги. У стены — металлические столы, заставленные колбами, мензурками, приборами для химических экспериментов — спиртовка, перегонный куб, весы с гирьками. На полу у стены блестели ряды трёхлитровых банок, металлические тазы. К краю одного из столов была прикреплена допотопная мясорубка.

«Цветочница будет отрезать от меня и Сказочника куски, и проворачивать их через эту мясорубку!» — подумала Герда, снова почувствовав, как внутри всё холодеет. Ей померещилось, что красные кирпичные стены начали сжиматься, вытесняя кислород и саму надежду. Тени сгущались, выползая из щелей и чёрных углов точно какие-то бесплотные демонические сущности. Они заберут душу, Цветочница возьмёт мясо, псы сгрызут кости! И от неё, от девчонки, которая посмела сунуться в промзону, не останется ничего! Совсем! Ничего! Здесь — ад! Тут правит дьявол! Спасения — нет!

Приступ паники вызвал лёгкий стон. Веки дрогнули и сомкнулись, отрезав жуткое наваждение от спасительной темноты, ирреальное от реального.

«Успокойся, успокойся, успокойся! — сказала себе Герда. — Ты сделала первый шаг! Ты сумела закрыть глаза!»

Паническая атака сходила на нет, искорка надежды снова загорелась — тускло, пока ещё робко, но она всё же сияла. И она немного растопила ледяные оковы оцепенелости, на этот раз получилось слегка пошевелить пальцем на правой руке. А это уже что-то! Как же Герде хотелось сказать Сказочнику, что не всё ещё потеряно, ведь он, конечно же, с ума сходил от безысходности, если ещё не сошёл, но голосовые связки пока не слушались. Она напряглась и, чувствуя, как разгоняется кровь в венах, согнула в колене сначала правую ногу, затем левую. У неё получалось! Чтобы с ней ни сделал, распылённый пять лет назад мутаген, но сейчас его последствия были как благословение высших сил. Только бы хватило времени, чтобы прийти в себя! Только бы эта сука Цветочница не захотела прикончить её и Сказочника сразу же, как вернётся...

А она возвращалась. Из цеха донеслись шаги. Герда едва снова не застонала от досады: рано! Слишком рано! Ну почему эта тварь не устроила себе длительный отдых хотя бы до вечера?

Дверь открылась. Войдя в комнату, Цветочница бросила взгляд на узников, затем сняла с вешалки некогда жёлтый, но теперь тёмный от засохшей крови резиновый фартук, нацепила его на себя. Мужчина на верстаке заворочался, издал жалобный скулёж. Трепетали огоньки свечей, отображая на стенах пляску света и теней. А стихия снаружи продолжала бушевать, время от времени сотрясая логово людоедки громовыми раскатами.

Герда изо всех сил старалась не выдать себя. Резкий вдох, моргание, импульсивная гримаса — всё это могла заметить Цветочница. А это означало — конец. Приходилось держаться, притворяться камнем, каждое мгновение напоминая себе о контроле. Как же это было тяжело! Организм быстро приходил в норму и тело настойчиво требовало движений.

Цветочница подошла к одному из столов, пробормотала тихо, словно обращаясь к самой себе:

— Заповедь «не убий» осталась в прошлом, в тех временах, когда четыре всадника были всего лишь страшилкой из кнги Иоанна Богослова. Теперь боженька предложил новую заповедь: «убивай, чтобы выжить».

Она медленно повернула голову, посмотрела на Герду, которая тут же затаила дыхание.

— Слышишь меня, девочка? Убивай, чтобы выжить. Это единственно верная формула. Сложность лишь в том, чтобы перебороть себя, отринуть все глупые догмы старого мира, осознать, что есть себе подобных — это естественно. А что естественно, то не безобразно. Если на пути к выживанию стоят какие-то правила — то нахер такие правила, прости за мой лексикон. Когда осознаешь это, прочувствуешь, тогда всё начнёт видеться в ином свете. Тогда появится лёгкость. Я теперь живу с этой лёгкостью. Не думай, я не пытаюсь оправдаться. Зачем? На мне нет грехов и нам с сыночками обеспечено место в Раю. Я просто делаю то, что правильно. Ну какой же это грех?

«Не гляди на меня! Не гляди! Отвернись, мразь!» — мысленно требовала Герда. Когда людоедка так на неё смотрела, — пронзительно, плотоядно — ещё трудней было сохранять самообладание. Веки так и норовили сомкнуться, лёгкие требовали сделать глубокий вдох.

Мужчина на верстаке тонко завыл, потом что-то невнятно промямлил. Гром ударил настолько мощно, что на столах, будто протестуя, дружно звякнули склянки.

Цветочница меланхолично, не спеша, расставила трёхлитровые банки. Насыпала в большую миску соль.

— Знаете, я вообще не скучаю по старому миру. Абсолютно. В чём-то я даже благодарна четырём всадникам за то, что они проскакали по планете. Но есть кое-что, чего мне всё же не хватает, — она горестно вздохнула. — Холодильник. Большая морозильная камера. Это моя мечта. Увы, несбыточная, — постучала пальцем по одной из банок. — Приходится выкручиваться. Засаливаю, консервирую, вялю. Ну а что ещё делать? Плохо, когда мясо пропадает. У хорошей хозяйки такое не должно происходить. Это ненормально. Хотя, у меня, можно сказать, производство безотходное. Что-то собачки скушают, что-то пойдёт на удобрение для растений. Эх, видели бы вы, как моя конопля растёт на останках! Не травка, а загляденье! Забористая. Вороны от неё без ума.

Цветочница взяла с металлической тумбочки пилу с мелкими зубьями, снова повернулась, её губы растянулись в жутком подобии улыбки.