Возможно, в этом отчасти виноват и сам Орнон. Он предупреждал Эвгенидеса, что надо держать свой норов в узде, а язык за зубами. Он прекрасно понимал, до чего тяжело Эвгенидесу играть эту роль, и мечтал увидеть, как дерзость короля хоть немного поутихнет, а острый язык приумолкнет.

Орнон отнюдь не хотел, чтобы король покорно и бесхребетно глотал насмешку за насмешкой. Еще десятилетним мальчишкой эддисский вор мог одним-единственным взглядом дать отпор взрослому человеку. Куда подевался этот взгляд? Возможно, роль вора была для Эвгенидеса важным источником уверенности в себе и силы характера. И теперь, навсегда покинув Эддис, он растерял и то и другое. Если так, то это не сулит государству Аттолия ничего хорошего.

Аттолийцы напрасно считали, что им нужен слабый король. Слабость короля означает неопределенность. Если король не обладает властью над страной, вместо него на эту власть будут претендовать правители других народов. Они пойдут в бой, чтобы взять власть и удержать ее. Иногда этот бой будет происходить открыто, с восстаниями и гражданскими войнами, но чаще – скрытно, в виде отравлений и политических убийств. И если королева не сумеет удержать власть, ее страну ждет печальное будущее.

Орнон перевел взгляд на королеву. Возможно, она продолжит править твердой рукой. Когда она только взошла на трон, никто не ожидал от нее такой силы. Может быть, она и дальше будет восседать на престоле в одиночку, но Орнон полагал, что она уже исчерпала все свои возможности. Она сумела обуздать своих непокорных баронов и заставила их склониться перед своей властью, но оставалась еще Медийская империя, мечтавшая захватить и эту маленькую страну, и Эддис с Саунисом. Аттолия не сможет одновременно и держать своих баронов в покорности, и сражаться с Медийской империей. Один раз она сумела отделаться от медийцев, изгнав с позором их посла Нахусереша. Этот позор ослабил позиции самого посла, однако рано или поздно он или его брат, следующий император, снова явится на берега Срединного моря. В том, что медийцы вернутся, не сомневался никто из мало-мальски прозорливых людей.

И когда они вернутся, государство Аттолия должно выступить против них единым фронтом. Королева могла повелевать своими баронами, но не могла их объединить. Слишком много крови пролилось между нею и многими знатными семействами. И по этой же причине ни один из баронов не мог стать королем. Им нужен был на троне человек, не занимающий ничью сторону. Эвгенидес.

Орнон покачал головой. Не все планы заканчиваются успехом. Этот оказался неудачным. Эвгенидес перестал отвечать на оскорбления аттолийцев. Допустил, чтобы им помыкали. Он терпеть не мог быть на виду у публики, и Орнон прекрасно это знал. Раньше он думал, что получит огромное удовольствие, глядя на Эвгенидеса, с которым его связывали долгие непростые отношения. Но чего Орнон никак не ожидал, так это почувствовать себя в лодке без руля и ветрил, мчащейся по реке к водопаду.

Он поглядел на короля. Эвгенидес надел к ужину тот же камзол, в котором был вчера. И, что гораздо тревожнее, сегодня утром на тренировке он ударил гвардейца по голове. Аттолийцы сочли это несчастным случаем, но Орнону было виднее. По какой-то причине Эвгенидес вышел из себя, а для слабого короля это величайшая опасность. Слабые короли, теряющие терпение, могут натворить колоссальных бед. В последнее время Эвгенидес повзрослел, но до этого много лет был невероятно вспыльчив.

Над залом витал тихий гул разговоров. Вдруг за боковым столом кто-то обратился к королю.

– Ваше величество, – с невинным видом спросил этот любопытный, – а правда, что ваши родичи однажды окунули вас головой в бочку с водой?

Орнон замер с винным кубком в руке.

– И верно ли, что вас держали и не отпускали до тех пор, пока вы не повторите оскорбления в адрес своей семьи?

Говоривший сидел далеко от Орнона, но голос разносился на весь зал. Это был юноша с длинными локонами, одетый по последней моде. Один из приятелей Дита, подумал Орнон. Дит и его младший брат Седжанус особенно изводили короля. Всякий раз, когда Дит был рядом, Эвгенидес закусывал удила. При том что двое сыновей Эрондитеса терпеть не могли друг друга, и казалось бы, король должен поладить хотя бы с одним из них, но этого не происходило.

Эвгенидес, бесцельно гонявший еду по тарелке, наконец поднял глаза, и кубок Орнона со стуком опустился на стол, расплескав вино.

Торопливо поправив кубок, Орнон выругал себя за то, что задумался о прошлом Эвгенидеса. Его мысли словно вытянули на поверхность самые жестокие стороны натуры короля. В таком настроении Эвгенидес не откликнется ни на какие призывы к благоразумию, которые мог бы послать ему Орнон со своего конца стола. Он даже не посмотрит на Орнона. И его внимание не удастся привлечь ничем – разве что бросить в короля булочкой.

Этот дерзкий аттолийский щеголь, явно из патрициев, но отнюдь не барон, покосился на королеву, оценивая, понравился ли ей его выпад. Но она глядела в другую сторону. Король слегка пожал плечами и ответил:

– Спроси у моих родичей сам. Я могу послать тебя к ним.

Щеголь рассмеялся. В его смехе слышалось плохо скрытое презрение.

– Путь будет долгий, ваше величество. Я бы хотел получить ответ от вас.

– Путь будет короче, чем ты думаешь, – вежливо отозвался король. – Почти никого из моих родичей мужского пола нет в живых.

Тишина, повисшая над главой стола, быстро растеклась по всему залу до самых дальних углов. Улыбка аттолийца стала неуверенной.

Король не улыбнулся в ответ. Те, кто понял смысл его слов, поежились, словно от холода.

Недавняя война между Эддисом и Аттолией дорого обошлась горной стране. Страданий и потерь ей выпало больше, чем крупной богатой Аттолии, но в конце концов эддисский вор воссел на аттолийский престол. И любопытному придворному вдруг расхотелось выяснять, сможет ли Эвгенидес из Эддиса послать его в преисподнюю вслед за своими родичами. Он сидел и горько раскаивался, что послушался Дита, подговорившего его на эту маленькую шутку. Юноша снова посмотрел на королеву, на сей раз ища спасения. Но она по-прежнему глядела в другую сторону.

– Простите, ваше величество, если я вас обидел, – пролепетал он, глядя в скатерть.

Король ничего не сказал. Поймал над столом встревоженный взгляд Орнона и ответил широкой улыбкой, которую посол очень хорошо знал. Эвгенидес был зол и сам радовался этому. Король лениво потянулся за кубком и допил оставшиеся в нем капли вина.

Не зная, куда бы еще устремить взгляд, Орнон посмотрел на королеву. На его лице ясно отражалась мольба, и она не осталась незамеченной: королева улыбнулась с еле заметным весельем и повернулась к Эвгенидесу. Глядя, как он вертит в руках пустой кубок, она протянула ему свой:

– На, возьми мой.

Все, кто сидел рядом, отпрянули. Эвгенидес поперхнулся еще не проглоченным вином. Ни для кого в зале не было секретом, что ядом, подсыпанным в свой собственный бокал, Аттолия отравила первого мужа, за которого ее выдали насильно.

Эвгенидес кашлял, его плечи ходили ходуном. Откинул голову назад, хватая воздух ртом, наконец отдышался и открыто расхохотался. Держась за бока, поглядел на королеву. Она ответила бесстрастным взглядом, и он захохотал громче. Аттолийцы, все как один, смотрели на него с откровенной неприязнью.

– Дорогая моя, я этого не боюсь, – ответил он слегка натянутым голосом. – Да и нет нужды. Смотри. – Он указал на кубок. Мальчик-виночерпий уже наполнил его, подскочив с амфорой так быстро, что вино расплескалось на скатерть. – Мой кубок уже полон.

Постепенно за столами снова завязались разговоры. Встревоженные лица успокоились. Непривычный миг миновал. Аттолийцы еще раз убедились, что король не более чем клоун. Орнон глядел в свою тарелку, радуясь, что буря миновала, и одновременно злясь. Жаль, что аттолийцы не понимают, как близко они подошли к катастрофе. Впрочем, это и к лучшему. Он снова посмотрел на щеголя, чей вопрос чуть не привел к урагану. Глядя на побелевшее лицо придворного, подумал: этот парень заглянул Эвгенидесу в глаза и понял, что стоит на краю гибели. Орнон обернулся к королеве и встретил ее взгляд. На ее лице еще сохранялась тень удовлетворенной улыбки. Она доказала свою силу, и Орнон склонил голову в знак уважения.

После ужина столы убрали, освобождая место для танцев. Под шум сдвигаемых стульев королева сказала:

– Прости.

– За что? – спросил ее муж.

– За того юношу. Я бы охотно отослала его вслед