за твоими родичами, но он младший секретарь, отвечающий за снабжение военного флота.

В ответ на извинения он покачал головой и улыбнулся, но улыбка была отрешенной. Она проследила его взгляд – куда-то вдаль, над головами придворных. Она видела своих павших. Он, без сомнения, – своих. Она знала, что он одновременно ненавидел и любил своих родственников, которые теперь находились по другую сторону любви и ненависти.

– Танец, – сказал он. – Вот что поднимет нам всем настроение.

Он встал, предложил ей руку. Заиграла музыка. Они сделали один шаг по ступеням трона и вдруг остановились. К барабану, начавшему в одиночестве отбивать медленный ритм, присоединился резкий звук горной флейты.

Это была традиционная эддисская мелодия. Ее можно было бы счесть данью уважения новому королю, если бы не одна загвоздка: ни один эддисский танец не мог исполняться с одной рукой. Аттолия посмотрела на придворного капельмейстера, дирижировавшего оркестром на невысоком балконе по одну сторону зала. Он, сам того не зная, терзал короля этой веселой мелодией, напоминая ему о том, чего уже никогда не вернуть.

– Я велю его высечь, – сказала она совершенно серьезно.

Хватка Эвгенидеса, державшего ее за руку, чуть-чуть обмякла. Невыносимая боль в его сердце ослабевала. Ее заявление было не таким рассчитанным, как предложение вина, но возымело такой же эффект – помогло ему успокоиться.

– Не надо, – сказал он. – Думаю, эту музыку ему подсунула заботливая рука Седжануса. Это он тут правит балом, а не капельмейстер. Потанцуй со мной.

Эвгенидес внезапно повернулся к ней, кипя энергией и озорством. У нее упало сердце. Его уже один раз вывели из себя, и ей стоило немалых усилий вернуть его в рамки. Но он не пес, чтобы вечно держать его на цепи. Буйный нрав супруга нередко пугал ее.

– Нет, – ответила королева, но он, не обращая внимания на отказ, потянул ее вниз по ступенькам. Не ожидав этого, она пошатнулась и с трудом удержалась на ногах, но он не выпустил ее руку. При виде такого обращения с королевой придворные возмущенно заахали. Эддисца не любили даже те, кто противостоял королеве.

– На нас смотрит весь двор, – напомнила она.

– Кажется, ты просила меня почаще бывать на виду? – поддразнил он.

– Я передумала, – холодно заявила она. – И прошу быть немного осмотрительнее.

Она потянула руку, но он не разжал пальцев. Тогда королева прекратила борьбу – не хотела, чтобы придворные видели, как она вырывается.

– Ты не веришь, что я справлюсь.

Она и впрямь не верила.

– Меня не волнует, что они думают.

В этом она не сомневалась. И потому беспокоилась.

– Нет, – ответила королева, но уже не так уверенно.

Он почувствовал это и улыбнулся.

– Король я или нет? – спросил он тоном, не допускающим возражений.

На это ей возразить было нечего. Она хотела видеть его королем, а он изо всех сил сопротивлялся.

– Конечно, – признала она, но уже разозлилась. Об этом говорил румянец на щеках. Музыка смолкла, весь двор хранил молчание. Никто не мог слышать их тихого разговора, но каждый, кто видел лицо короля, прекрасно понимал и все его слова, и ответы королевы.

Излучая восторг в лица всем, кто его ненавидел, Эвгенидес вывел королеву в середину пустого зала перед музыкантами. Посмотрел на пол, словно тщательно выбирая место, потер башмаком каменную плитку.

– Ты знаешь шаги?

– Конечно, – снова ответила королева, почти не разжимая губ.

– Конечно, – эхом отозвался король. – Твоя роль будет как обычно, только двигайся так, словно ждешь, что я подхвачу тебя правой рукой, а я буду действовать только левой.

– Как просто. – Королева протянула руку.

– Очень. – Король взял ее и встряхнул, снимая напряжение. – Не бойся. Прежде чем выкрасть у тебя из-под носа Дар Гамиатеса, я знал только такие танцы.

– Я и не боюсь, – холодно отозвалась королева.

– Вот и хорошо, – ответил король. – Я тоже.

Он кивнул музыкантам, и опять зазвучали сначала барабаны, потом флейты. Король и королева встали лицом друг к другу и начали танец. Их шаги зеркально повторяли друг друга, левые руки сцепились. Правая рука Аттолии, которой она должна была держать короля за правую руку, висела сбоку.

– Почему ты знал только эти танцы?

– Потому что никто не хотел со мной танцевать. Воры не пользуются успехом.

Понятно почему, подумала Аттолия, но вслух сказала:

– Почему ты так хорошо знаешь квадратные танцы?

Музыка зазвучала быстрее.

– Мать научила. Мы танцевали на крышах мегарона. Если верить легенде, вор и партнерша, которую он выберет, никогда не упадут.

– Ты теперь король, – напомнила она.

– Да, но, говорят, когда танцует король, с ним вместе может без опаски танцевать весь двор.

– Пожалуйста, – сказала Аттолия, – избавь и меня, и мой двор от танцев на крыше.

– Может быть, это работает только в Эддисе.

* * *

Танцы назывались квадратными, потому что танцоры двигались только в тесном квадрате, не выходя за его пределы. В линейных танцах, напротив, движение происходило туда-сюда вдоль воображаемой линии. Оба вида танцев начинались медленно, но затем музыка все ускорялась, и танцорам приходилось двигаться быстрее и быстрее, снова и снова повторяя ногами один и тот же рисунок. В конце каждого круга Аттолия поворачивалась к королю сначала спиной, потом опять лицом. Они сцепляли руки, кружились вместе и начинали снова. Вскоре музыка зазвучала так быстро, что для разговоров уже не хватало дыхания.

Развернувшись, Аттолия почувствовала, как что-то дернуло ее за волосы. Раз, другой. Потом ее тщательно уложенные косы скользнули по спине. Эвгенидес, не забывая переступать ногами в хитроумном рисунке и одной рукой вращая королеву, одну за другой вытаскивал у нее из волос заколки, когда она поворачивалась спиной. Когда все заколки были выдернуты, прическа рассыпалась. На следующем пируэте волосы взметнулись, последние из шпилек выпали и заскользили по мраморному полу.

Королева была на несколько дюймов выше Эвгенидеса, ему пришлось откинуться назад, чтобы удерживать ее в пируэтах. Тем, кто смотрел, казалось, что он творит невозможное. Одной рукой, без всяких видимых усилий, он бросал вызов законам природы. Фрезина, старшая из служанок королевы, смотрела из-за трона, как ее величество пляшет, словно пламя на ветру, а худощавый король, будто тяжелое ядро в центре земли, удерживает ее на орбите. Они двигались быстрее и быстрее, ни разу не сбившись с шага, а музыка взвилась уже до невообразимого темпа, сложный рисунок шагов сменился долгим кружением, танцоры держались друг за друга одной рукой, откинув другую, держались очень крепко, иначе разлетелись бы в разные стороны. И вдруг музыка оборвалась. Танец закончился.

* * *

Взметнулись и опали юбки и волосы королевы. Она холодно откинула волосы с лица и обмотала их одной прядью, чтобы удержать за спиной.

Король нахмурил брови. Медленно поворачиваясь, вгляделся в пол вокруг себя.

– Ага. – Отойдя на пару шагов, он что-то подобрал с пола. Потом вернулся, сунул руку в кушак, достал горсть заколок и протянул королеве.

– С вашего разрешения, мой господин, я удалюсь поправить прическу.

– Конечно, – с поклоном отозвался король, нежным голосом передразнивая ее недавние сердитые ответы.

Королева слегка кивнула. Поднялась по ступенькам, прошла мимо трона, скрылась за дверью, позвав за собой служанок.

Ген снова уселся на трон. Вид у него был очень самодовольный. Фрезина, уходя вслед за королевой, услышала тихий шепот Элии:

– Да, это на многое открыло глаза.

– Только тем, кто умеет видеть, – так же шепотом отозвалась Фрезина.

Орнон, стоявший неподалеку, молча согласился.

* * *

Костис провел вечерние часы в счастливом неведении о том, что происходило в тронном зале. Он сочинял давно обещанное письмо отцу и сестре. С тех пор как он впал в немилость, письма становились все короче, и получал он гораздо больше, чем отсылал. Письма сестры были переполнены малозначительными подробностями жизни на ферме. В одной и той же фразе соседствовали упоминания о том, что у дальней родственницы родился малыш, а у коровы появился на свет теленок. Талия больше интересовалась скотинкой и знала, что Костис ее понимает. Ему приятно было смотреть, как она старательно делает вид, будто ее ничуть не трогает та пучина, в какую он вверг их жизнь.

Он понимал, что на самом деле это не так. Бесчестье Костиса сильно сказалось на них, об этом им без устали напоминала вся остальная семья, но отец тоже предпочитал помалкивать. Лишь заверял сына в своей поддержке. Костис радовался письмам, перечитывал их снова и снова, но отвечать было тяжело.

В мрачном настроении он приготовился лечь спать пораньше.

Но мрачное настроение не оставило его и ночью.

* * *

– Ну как, Костис, глаз болит? – спросил король наутро.

– Нет, ваше величество.

– Тогда выше нос. А то, когда гляжу на тебя,