их до белого каления постоянными визитами? Только вот это меня тоже доведет.

Деловито оценив мою речь и явную панику на лице, начальник ответственно кивал, словно мы на презентации со спонсорами, а не в моей бывшей квартире по бытовому вопросу.

– Ты слышала такое выражение, солнце, – мягко, хрипло прошептал он с мальчишечьей усмешкой. От обращения «солнце» мое сердце сжалось, покрылось мурашками и сдалось в плен обаянию мужчины напротив. – «Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой?».

Бросив краткий взгляд на бывшую свекровь, которая тишком-нишком кому-то звонила, прикрывая губы ладонью и гневно на нас поглядывая, я уверенно кивнула:

– Конечно, слышала. Именно это и собираюсь сделать.

Неожиданно Соболев махнул рукой. Я даже отшагнула в сторону с перепугу.

– Забудь и вычеркни из памяти. Его придумали люди, что делали гадости другим и не хотели расплаты. Правило победителей гласит: «Будь добр к людям ровно до того момента, как враги тебе на порог кучу не навалили. Затем пойди к этим самым врагам и навали им в ответ!».

Я прямо обомлела. Передо мной стоял миллионер, руководитель и владелец крупной компании с огромным штатом сотрудников в подчинении. И прямо сейчас он предлагал мне сходить по большому свекрови на коврик? Даже в моем прогрессивном мозгу дебит с кредитом больше не сходился…

Краснея и белея, положа руку на сердце, я севшим фальцетом взмолилась:

– Николай Александрович, я, конечно, все понимаю, но…

– Вик, – закатил глаза тот, перебивая, – я имел в виду: удар надо наносить в ответ. А не то, что ты там себе подумала!

И снова я посмотрела на старушку. Несмотря на все козни в мою сторону, она была старой и имела сильные проблемы со здоровьем. Мне совершенно не хотелось брать ответственность за ее инфаркт и инсульт.

– Может не надо? – вздернув бровь, буквально попросила я.

– Надо, – твердо предупредил меня босс, натягивая мину непоколебимости. – Но ты не переживай. Я составлю таблицу. Подсчитаю общий урон: моральный и материальный. Ответим ровно в такой же степени.

Глаз начал подозрительно дергаться:

– Т-таблицу?

– Именно, – кивнул он уверенно, словно не видел в этом ничего странного. – До утра заполнишь мне по десятибалльной шкале. Где «один» – это ноль потерь, а «десять» – это максимальный урон. Пока ты будешь на рыбалке, я со всем разберусь. Так просто данная семейка от тебя не отделается.

Усиленно моргнув, я в который раз убедилась: мне ничего не снится. Ужас вокруг действительно происходил. А руины моей жизни давно сравнялись с землей.

– Это… странно. Да и утро почти наступило. Какие к черту таблицы? – мысли разлетались в разные стороны, ничего дельного сформулировать не получалось. Искоса взглянув на Соболева с прищуром, я вдруг искренне заинтересовалась вопросом: – Не пойму, зачем вы в это ввязались? Зачем помогаете?

Странная вещь вдруг случилась. Очень быстро, почти незаметно… Соболев растерялся! Его глаза округлились, в них мелькнуло полное непонимание ситуации, а после тут же исчезло. Словно и не было! И было в его испуге что-то милое, по-детски невинное и умиляющее. Будто Николай Александрович не робот, а человек. С чувствами, эмоциями и состраданием к ближним.

Но его последующие слова заставили усомниться в том, что я видела:

– Если я хочу, чтобы ваш острый ум получил огранку в виде стального характера, то должен приложить к этому руку. Считайте, что это бизнес-тренинг за счет компании.

Брови вздернулись вверх от удивления. Звучало это глупо и скрупулёзно, но вполне в духе нашего начальства. Так что кивнув, я с опаской согласилась:

– Что мне надо делать?

Вытянув передо мной распахнутую пятерню, он принялся демонстративно загибать пальцы:

– Соглашаться со мной во всем. Не плакать. Не повышать голос. Не вестись на уговоры. Никого ни в чем не обвинять. Ясно? Остальное на мне.

Отдав тому честь, не сдержала улыбку:

– Есть, босс!

Кому расскажешь, не поверят, что произошло этой ночью…

– А теперь собирай вещи свои. Хотя бы что осталось, – воинственно оглядевшись вокруг, пробежавшись взглядом по обедневшей обстановке, мужчина поморщился. – Почему так пусто?

– Они все вынесли. Тут даже моих трусов нет с лифчиками… – с трудом выдавила я из себя. И хоть моей вины в данном не было, стало стыдно и неловко.

Бывшая свекровь как раз закончила телефонный разговор, когда Соболев подошел к ней вплотную:

– Женщина, где вещи гражданки Виктории Степановны? Я, как ее адвокат, представляю закон. Спорить смысла не вижу, настроение на это тоже нет. Отвечайте кратко, по существу. Как перед лицом закона.

Очень сильно хотелось женщине спорить и обвинять, но презентабельный вид гостя явно наводил на мысль: «А вдруг действительно адвокат?». И она молчала, жевала язык и хмурилась.

– Алло, гражданочка, – не выдержав, Соболев пощёлкал пальцами перед ее ртом. – Есть кто на месте? Я тут! Мне очень неловко, но трусики Виктории вам даже на кисть не налезут. Да и мыть полы ими бессмысленно. Разве что посуду… Но зачем вам это, правда? От вашей желчи вся грязь сама разъедается… Так где они?

И она молчала, сложив руки на животе и глядя в одну точку перед собой. Сперва было непонятно: «К чему этот цирк?», ведь напор начальника был похлеще танка, и он явно не выглядел, как человек, способный отступить от намеченной цели. Но потом входная дверь открылась, и в нее вошел Лёня в белых трениках и в потертой майке… А за ним пряталась та самая любовница, выглядывая из-за угла с опаской.

– Ну, привет! – горделиво вздернув подбородок, Лёня явно считал себя хозяином положения. – Попались, любовнички?

Соболев пробежался по нему быстрым взглядом, обращаясь к старушке:

– Мужа или брата позвали на помощь?

И тут мне стало неловко. Потому что Лёня действительно выглядел, мягко скажем, не на свой возраст. Я любила мужчину за душу, никогда не обращая внимания на детали. А сейчас, когда розовые очки спали, передо мной стоял толстопузый коротыш с залысиной.

– Это сыночек мой, – гордо заявила бывшая свекровь, а после развернулась, обошла Соболева, быстро забежала в гостиную и заперлась изнутри. – Вот с ним и разбирайся.

Соболев был явно ошарашен. Настолько, что просто мертво стоял на месте, переводя взгляд с меня на Лёню. Что-то в нем не сходилось. Массируя виски, он вдруг выпалил:

– Вика, я не понимаю… Вот вообще, веришь?

Наши взгляды с начальником схлестнулись, завязался немой диалог без слов. Он осуждал меня, это было очевидно. Словно говорил: «Твой Лёня моральный урод, бедный, жадный и далеко не красавец. Почему?». А я словно отвечала: «Я любила его». Это Николая Александровича еще больше озадачило. Он явно