Если бы власть относилась к ним как к преступным элементам, неужели, вы думаете, они бы пятнадцать лет беспрепятственно изо дня в день тусовались в окрестностях Апраксина двора и других скоплений народа? И тем более сейчас, когда город, как сказано, перестал быть криминальной столицей.

Но в том-то и дело, что власть справедливо рассматривает лохотрон не как преступную институцию, а как достопримечательность, как оригинальное историческое украшение города.

Я так понимаю, лохотрон на дотации. Возможно, финансируется из городского бюджета. И это правильно. Иначе – лохотрону не выжить.

Не так давно я писал комментарии к познавательной книге о Сенной площади – коснулся и лохотрона. Почему-то о нем я говорил исключительно в прошедшем времени, мне почему-то казалось, что лохотронщики должны были непременно вывестись после их триумфальной, но и, как мне мнилось тогда, самоубийственной победы над покойным Александром Моисеевичем Володиным. Все помнят, конечно, как наш замечательный драматург, восьмидесятилетний А. М. Володин проиграл лохотронщикам свою президентскую премию. Весь мир узнал о петербургском лохотроне. Ладно бы гонорар, ладно бы премию какую другую, но – президентскую! Многим, в том числе мне, казалось тогда, что лохотрон обязательно будут «мочить», и не надо подсказывать, где. Этого не случилось. Почему? По той же причине: власть оценила лохотрон как уникальный петербургский феномен, который необходимо сохранить для потомков.

Со своей стороны мог бы предложить использовать лохотрон в системе организации бескомфортного туризма. Иностранные экстремалы, специально посещающие Петербург, чтобы выпить из горлышка пива прямо на многолюдной улице или искупаться в фонтане напротив Казанского собора, с удовольствием испытали бы на себе и лохотрон – азарт игры в том и состоит, чтобы играть, зная, что проиграешь, и не знать, сколько. В программу могло бы войти и посещение отделения милиции с гарантированным отказом в приеме заявления и посвящением в причины оного. Такая инициация, даже без учета фактора адреналина, стоила бы отчужденных денег. При умелой организации дела лохотрон мог бы даже пополнять городской бюджет.

Как бы там ни было, Петербург многолик. Один из ликов его – лохотрон. И беречь его – наша обязанность.

Один за всех

Меня всегда удивляло, почему происходящее в Союзе писателей (или в союзах писателей – каких бы то ни было) вызывает общественный интерес; мало ли у нас профессиональных союзов, и кому какое дело, что в них случается? Причем от качества текущей литературы интерес к писательскому быту не зависит никак. В принципе, не так это и важно, как пишут писатели и пишут ли они вообще, главное, они все еще есть и что-то в их среде происходит.

Может, дело в тенденциях? Вот сейчас, например, чем не тенденция? Семидесятилетие уже давно не существующего Союза советских писателей решили ознаменовать новым объединением. Когда-то руководители великой страны в соответствии со своими амбициями поделили территорию на части, и узнали граждане вчера еще единого государства, что живут в разных странах. А тут прямо противоположное. Начальники недавно еще враждовавших писательских союзов решили объединиться, причем под эгидой, что показательно, другой власти, более совершенной, чем писательская. Рядовые же писатели, приглашенные на торжественное совещание, посвященное памятной дате, только там и узнали, что их разобщенности теперь конец, – радовались все, кроме разве что отпетых циников.

Время собирать камни и все такое. Тенденция.

Спрашивается: а зачем разбрасывали?

Если к писательским узковедомственным делам такой у нас интерес, поделюсь одним соображением по частному поводу. Не касаясь вопроса «кто виноват?», попытаюсь ответить на вопрос «что делать?».

Проблема в чем. СП СССР, как и сам СССР, давно не существует. А ведь хочется туда, именно туда, назад, в светлый Эдем – в Союз советских писателей. О нем, судя по всему, тоскует большинство писателей, когда-то в нем состоявших. Но на нет и суда нет. Дело прошлое.

Хотя как посмотреть. СССР, конечно, нет давно, а вот СП СССР в некотором роде все же есть. Потому что, по крайней мере, один член этого творческого союза в нем до сих пор состоит.

Чем ознаменовался развал большого Союза писателей? Тем, что все из него вышли. То есть писатели, выходя, одновременно куда-то входили, вставали, так сказать, на учет – каждый в персональном порядке что-нибудь да подписывал – заявление о вступлении в какой-нибудь другой союз писателей, не сомневаясь притом, что именно его писательский союз истинный и, пожалуй, единственный законный правопреемник большого, переставшего существовать Союза советских писателей.

И лишь один член этого большого Союза из него не выходил и никуда не входил. Ничего не подписывал. Да и не мог подписать хотя бы в силу объективных причин.

Имя этого человека – Борис Пастернак.

Как известно, Б. Л. Пастернак в конце жизни удостоился исключения из Союза советских писателей. А в годы перестройки его в Союзе советских писателей решительно восстановили. Посмертно. Стараниями Андрея Вознесенского и других прогрессивно мысливших писателей. И это было событие общегосударственного масштаба. Почему-то все, что тогда происходило в Союзе писателей, как-то сразу обретало общегосударственный масштаб. Комнаты ли делили, чучело ли Евтушенко жгли во дворе… Публичная угроза одного писателя дать пощечину другому писателю горячо обсуждалась на страницах изданий, выходивших многомиллионными тиражами, и это не было признаком зарождения желтой прессы в Советском Союзе, а совсем даже наоборот – свидетельствовало о накале борьбы самого что ни на есть идеологического характера… Но не будем отвлекаться. Восстановление Пастернака в СП называлось «восстановлением исторической справедливости». Восстановили – и вздохнули свободно: еще одна победа прогресса над реакцией.

Грешным делом я, помнится, по непониманию исторических процессов выражал сомнение в необходимости данного шага. Можно ли принимать в организацию без разрешения принимаемого? А вдруг Борис Леонидович не захотел бы восстанавливаться в Союзе советских писателей? После всего, что этот Союз с ним сделал… Мне это напоминало, беспартийному, один эпизод в кампании, которая, кажется, называлась «обмен партийных документов». Леонид Ильич Брежнев самолично подписывал членский билет за номером один Владимиру Ильичу Ленину. Однако, Ленина из партии, насколько я знаю, никто не исключал никогда.

Я не членствовал в Союзе писателей, а потому мое выступление было не более чем мнение постороннего (ну, если угодно, болельщика); меня не услышали, чему я сейчас даже рад.

Сейчас понимаю, что восстановление Пастернака имело провиденциальный смысл.

Именно Пастернаку мы обязаны сохранением единого, того самого, первозданного СП.

Организация существует, пока в ней есть хотя бы один член.

Посмертное членство Пастернака в Союзе советских писателей гарантирует ни много ни мало бессмертие Союзу советских писателей.

Думали, вышли все, так и Союза нет? Как же нет, когда Пастернак остался?! Восстановить восстановили, сами ушли, а его оставили.