— Что же делать-то, научи, боярин! — тяжело вздохнула Наталья Кирилловна.

— А то и делать, что делают с неприятелем. Нельзя взять силою, надобно брать хитростью. В случае нужды не на Москву надобно идти, а в Троице-Сергееву лавру удалиться. Сама Софья семь лет назад, когда боролась с хованщиной, в том пример дала. В лавре тебя, государь, всегда укроют — патриарх Иоаким-то ревнитель старинного благочестия и не очень доволен порядками, заведенными ныне Софьей в Кремле на польский манер.

— А стрельцы? — Петр снова взгромоздился на подоконник, сердито грыз ногти. — Стрельцы-то меня, почитай, и в лавре достанут?

Борис Алексеевич в ответ на этот вопрос хитро прищурился, пощипал усики:

— А чего стрельцы? Стрельцы ныне не те, государь, что в мае 1682 года, когда встали дружно за Милославских против тебя и Нарышкиных. Единства меж ними нет, старшие таят зло на твою сестрицу за князя Хованского, а молодые? Да вот ко мне сейчас родственник, князь Дмитрий прискакал, повидаться с братцем Мишей, что у тебя в Семеновском полку служит.

— Мишка Голицын! Да это наш лучший барабанщик в Семеновском! — Лицо Петра просветлело, как всегда, когда он говорил о своих потешных.

— Так вот князь Дмитрий, его старший брат, ходил в Крымский поход. И сказывал мне, что в том походе молодые стрельцы, выбранные Федькой Шакловитым в поход, не малый урон в людях понесли и открыто грозились Федьке все кости переломать, как на Москве будут.

— Что-то не слышно о том пока! — глухо бросил Петр.

— Так ведь знака с твоей стороны, государь, нет! Уйдешь в Троицу, дашь знак, верю, многие стрельцы за тебя, а не за Софью встанут. Ну а солдатские полки? Что же, ты и их офицерам наградные не подпишешь?

— Ладно, давай бумагу! — с сердцем сказал Петр. — Но принять Ваську с его горе-воеводами и не подумаю. И не просите!

Так и вышло, манифест о наградах Петр все-таки подписал, но когда Василий Голицын с сотоварищи явились к нему в Преображенское благодарствовать, царь их не принял.

* * *

На зеленых лугах перед Преображенским князь Дмитрий застал воинское учение в самом разгаре. Потешные полки, семеновцы в синем мундирном платье, преображенцы в красном, стреляли шеренгами залпом, затем искусно сдваивали ряды и стреляли плутонгами — один ряд стрелял, затем падал и стрелял другой. Такой скорой стрельбы в старомосковских полках Голицын и не слышал.

Затем полки разошлись: семеновские отошли к лесу, а преображенцы построились в шесть шеренг и стали втыкать в дула фузей какие-то железки.

— Сие байонеты или багинеты, князь! Приспособление, введенное во французской армии военным министром Людовика XIV Лувуа. Немцы его переняли и называют штыком, — как знаток разъяснил князю Дмитрию генерал Гордон. Они вместе прибыли к Борису Голицыну, зазвавшему их на обед, и пока боярин беседовал в темной палате Преображенского с государем, генерал тоже решил посмотреть на экзерциции своих питомцев. Ведь Патрик Гордон, в промежутках между двумя Крымскими походами руководивший воинскими учениями потешных, а для формирования Семеновского полка передавший в него даже целую роту своих бутырцев, по праву мог считать себя военным наставником потешного воинства.

Но его истинным учредителем по праву мог считать себя только сам царь Петр.

— А вот государь-то уже стоит перед своими любимыми преображенцами! — отметил подъехавший к ним Борис Алексеевич. — Нет, чтобы откушать после совета, так отказался, поспешил в свое войско. Великим воином будет наш государь! — Хитрый боярин так нажал на слово наш, что было ясно, что там, в Москве, совсем иные цари. — Смотрит те, сейчас Петр Алексеевич поведет свой полк в атаку.

С холма, на котором стояли всадники, хорошо было видно, как подскакавший к строю преображенцев Петр выхватил шпагу и указал на выходивших из леса семеновцев. И точно: мерно забили атаку барабаны выскочивших впереди строя мальчишек-барабанщиков, и две линии стали сближаться по всем правилам линейной тактики.

— Петр Иванович, одолжите вашу подзорную трубу, хочу на братца своего взглянуть! — попросил князь Дмитрий.

— Гляди, гляди, подрос наш аника-воин, скоро с тебя ростом станет! — благодушно рассмеялся Борис Алексеевич.

И точно: впереди голубой волны семеновских мундиров князь Дмитрий ясно увидел знакомого долговязого подростка, выбивающего «атаку» так самозабвенно, словно идет в свою настоящую атаку на неприятеля.

— Вот Мишка, черт! Вырос-то как! — восхищенно вырвалось у Дмитрия Михайловича.

— На Преображенских лугах еще много воинов российских подрастет! — пророчески заключил умный боярин.

— Смотрите, сейчас будет штыковая атака! — призвал обоих Голицыных генерал.

И впрямь оба воинства, уставив вперед багинеты, бросились друг на друга. Но волны преображенцев и семеновцев не разбились, а прошли друг сквозь друга.

— Ловко! — восхитился князь Дмитрий. — Да, Петр Иванович, ведь при багинетах и копья солдатам не потребны? А мы-то с этими тяжеленными деревяшками до Перекопа тащились!

— И что же это ваш ученый воевода сию новинку хотя бы во вторую свою крымскую прогулку не прихватил? У него ведь вся государева казна в руках — мог бы у цесарцев багинеты купить! — резонно заметил Борис Алексеевич.

— Я говорил о багинетах князю Василию перед походом, но он отмахнулся! — с обидой проговорил Гордон.

— Таков он наш Василий! Ему бы все в амурах прохлаждаться. До дела же недосуг! — По сему язвительному замечанию боярина понятно было, как он не любил этого своего родственника.

— А вот нашему государю до всего есть дело, Петр Иванович. Поедем-ка ко мне, друга, на гостьбу, там за столом и о делах потолкуем. И государь там будет! Звон его войско-то уже к обеду по дороге пылит!

Боярин уже заворачивал лошадь, когда князь Дмитрий спохватился:

— Да мне с братом же поговорить надобно!

— Вот после обеда и поговорим. Вон где их палаточный лагерь разбит! — Боярин показал плетью на палатки, белевшие на лугу. — И никуда твой Мишка из них не уйдет! Он у тебя и впрямь прирожденный солдат! — Боярин, как всегда, говорил сентенциями.

* * *

Палата в Преображенском дворце, куда пригласил князь Борис Алексеевич своих дорогих гостей, совсем не походила на ту скромную каморку, где он только что совещался с царем Петром. Царица Наталья Кирилловна уступила своему советнику лучшие покои, ведая, что сие для дела, в коем решается и ее судьба, и судьба сына.

И многих именитых и нужных людей принимал в эти роскошные летние дни Борис Алексеевич. Были среди них и знатные бояре и окольничие, архимандриты и архиереи, богатые московские купцы гостиной сотни и стрелецкие полковники, пятисотники, а то и простые стрелецкие десятники.

Одни, как генерал Гордон сегодня, прибывали открыто, другие таились, входили с заднего крыльца.