Я прекратила вырываться. В голове вдруг стало как-то пусто, зато тело сковала странная жаркая тяжесть. Тилль стрельнула в меня глазами, держа драматическую паузу. Точно — отец же её подобрал на службу из какого-то захолустного театра…

— Не мужчина, а кремень! Невозмутимо вышел из воды, велел подать ему полотенце… и убираться. Мол, он сюда не развлекаться приехал. Но я вам скажу, Элис…

У меня в груди закончилось дыхание. С болезненным напряжением каждого нерва я ждала продолжения.

— Уж поверьте моему умению разбираться в людях — счастлива будет та женщина, которую Дорнан Морриган полюбит по-настоящему. Этот кремень способен высечь такие искры, что… ой, госпожа, мне пора за работу!

Она вдруг отстранилась и сделала короткий книксен.

— Желаю вам не сгореть в пламени!.. — шепнула она, торопливо проходя мимо меня, подмигнув.

— Тилль, стой! Что?..

И тут, когда она перестала загораживать мне обзор, я наконец-то заметила.

Массивную тёмную фигуру в самом конце коридора. Герцог стоял там, сжимая ручку распахнутой двери. Сегодня он был в шоколадном, почти чёрном сюртуке, цвет которого оттеняли ослепительно-белая рубашка и шейный платок цвета слоновой кости. Видимо, в дорожной карете, которая привезла его сюда, находились ещё вещи, и слуги их доставили. Герцог был как всегда величественен, подчеркнуто аккуратен без светского щегольства, красив и… невозможно холоден. Не знаю, где там углядела Тилль искры и пламя. Мне опять доставался один только лёд.

Морриган захлопнул дверь и медленно двинулся ко мне.

А, ну да… наконец-то до меня дошло. В этом коридоре, наверное, его комната. Вот поэтому мы вчера и столкнулись здесь. А сегодня… он снова встречает меня чуть не под собственной дверью. Мамочки, что же он обо мне подумает?!

Но я снова не могу сдвинуться с места и сделать вид, что просто проходила мимо. Стою, как кролик перед удавом. А герцог смотрит на меня таким же неподвижным, пристальным, сковывающим по рукам и ногам взглядом, лишь усиливая сходство.

И чем ближе его нетороптивые тяжёлые шаги, тем сильнее горят щёки. Вот бы мне способность превращаться в ледяную глыбу! И не чувствовать, не думать, не представлять…

Вряд ли Тилль вломилась в комнату гостя посреди ночи. Даже она не настолько отчаянная. Значит, скорее всего, этим утром.

И волосы у Морригана… как будто чуть влажные. И капля воды на виске. И запонку на ходу застёгивает, по-прежнему не отводя взгляда от меня. И моё воображение усиленно пытается вырваться из-под контроля.

О боже.

А потом герцог замечает голые стебли роз в вазе. И чёрный пепел на ковре у моих ног.

Застывает, будто налетел на невидимую стену. Но, нахмурившись, снова продолжает путь.

— Доброе утро, Элис! — холодно бросает Морриган, проходя мимо.

У меня снова получается дышать. Но внутри закипает обида, когда смотрю в его удаляющуюся спину.

Был единственный способ справиться с раздирающими меня эмоциями. Любимая беседка в парке и разговор по душам с самым понимающим человеком на свете. С собой.

Я вернулась в комнату, вытащила из секретера дневник и походный набор писчих принадлежностей в узкой коробочке. Уже у самой двери, опомнившись, подхватила с кресла белую пушистую шаль. Вряд ли сегодня со мной кто-то будет делиться тёплыми плащами, пришла горькая мысль. За переменами настроения этого странного человека я никак не могу уследить.

А впрочем, какие перемены? Герцог последовательно безразличен и подчёркнуто вежлив со мной. Придумывать то, чего нет, на основании каких-то там взглядов… я не такая дура. В конце концов, их можно объяснить банальным любопытством.

Но если он проявляет ко мне любопытство, разве это не значит, что я ему по меньшей мере интересна? С другой стороны, когда человек интересен — разве с ним не стремятся проводить побольше времени? Хотя бы разговор… на любую светскую тему! Хоть о природе! Хоть о погоде! Но мы просто стоим и дыру взглядами протираем. Или проходим с каменной физиономией мимо. Нет, эту загадку мне решительно не разгадать!

Я неслась по парку, ноги сами собой сворачивали на знакомые тропинки, которые уводили всё дальше от центральной аллеи. К моему любимому месту — где я надеялась, в конце концов, вернуть душевное равновесие, основательно пошатнувшееся за последнее время. Погода была замечательная, тут и там разгуливали гости, шелестя осенними листьями, и мне ужасно не хотелось ни с кем встречаться.

Спешка в конце концов сыграла со мной злую шутку.

Я споткнулась о корень, прочертивший тропу наискось, и чуть не упала. Благо рядом была скамейка, до которой я с горем пополам дотащилась. Осмотрелась бегло… вроде никого нет. Чуть поодаль Диана с подружками разгуливает, макушки в шляпках колышутся над кустарником. Шуму столько, что птицы умолкли. Хорошо, если не с веток вниз посыпались.

Я сбросила всё, что несла, на доски, осторожно поставила ногу на край скамейки и приподняла до середины икры подол коричневого уличного платья. Развязала шнурки ботиночка на небольшом каблуке, которым, судя по всему, и зацепилась за злосчастный корень. Огляделась, удостоверилась, что вокруг-таки никого, быстро скользнула руками под юбку, отцепила подвязки и стянула плотный бежевый чулок. Ощупала и помассировала лодыжку. Пошевелила пальчиками. Больно, но терпимо.

Где-то неподалёку хрустнула ветка. Я торопливо одёрнула юбку и огляделась. Нет, вроде бы и правда одна.

А пожалуй, можно и здесь неплохо посидеть. Неохота ещё полпарка хромать.

Крохотная чернильница и пёрышко чёрного лебедя… Касаюсь загнутым мягким кончиком губ, поднимаю глаза к серому осеннему небу… решительно раскрываю дневник.

В который раз уже пытаюсь продолжить одну и ту же фразу.

«Дорогой дневник. Сегодня со мной случилось кое-что странное.

Кажется, теперь я знаю, что такое бабочки в животе.

Это чувство, которое поселяется внутри, когда он на меня смотрит.

Дорогой дневник, я до сих пор не понимаю, как такое могло со мной произойти, ведь я считала себя вполне здравомыслящей особой. Но теперь сильно сомневаюсь.

Вчера еще я не знала человека — а сегодня он заполнил все мои мысли. Как будто всё это время внутри была пустота. Но я её не замечала. А вот теперь страшно, что если он снова исчезнет из моей жизни, я провалюсь в эту пустоту и исчезну тоже.

Дорогой дневник, скажи, как наше сердце решает, что этот человек — тот самый? Почему каждый взгляд и каждое слово вдруг становятся такими важными, что начинают определять твоё счастье или не-счастье? За что, за какие заслуги мы даём этому другому такую власть над собой?

А самое главное… что делать, если вдруг ты не совпадёшь… и твоя сердечная дрожь не отзовётся резонансом, не заставит другое сердце биться с тобой в такт… если оно равнодушно?